|
Алексис ПАРНИС — Как будто вчера это было все, Как будто еще вчера Марусей меня называли. Как будто еще вчера я сидела в зале И съезд комсомола Ленину рукоплескал. Как будто вчера в Одессу меня посылали Болгар-эмигрантов встречать. Как будто вчера, Стоя с утра у причала, Пасионарии смелых бойцов я встречала, И скольких и скольких еще: Ведь родня у меня везде! — Так говорит мне задумчиво и любовно Пожилая женщина Марья Петровна, Всю свою долгую жизнь Прослужившая в Красном Кресте.
Молча на руку ее смотрю: Рука у нее груба и темна, Потому что всю жизнь Боролась она С самым жестоким людским страданьем — Изгнаньем. Глубоко в душу ее смотрю: Душа у нее светла и нежна, Потому что всю жизнь Дружила она С самым заветным людским стремленьем — Возвращеньем.
— О, каким стало сердце многоязычным За эти годы! На всех языках Мне стало теперь говорить привычно «Добро пожаловать!» И надежду Давно научилась теперь называть я По-китайски и по-венгерски, По-чешски и по-немецки... Я русской березой была простой, Но, чтобы меня понимали братья, Научилась шуметь То как пальма нарядная. То как на Балканах лоза виноградная То как смоковниц листва тугая, То как кипарис густой! — Так, по комнатке скромной своей шагая, Она говорит. А я между тем Смотрю на нее и невольно думаю: Что если б жизнь раздавала всем Дома по размеру их чувств, Их сердец, — Тогда б эта женщина Имела, наверно, дворец!
Вон в уголке Висят фотографии мужа ее и детей, А всю стену Занимают портреты совсем непохожих людей - Эмигрантов из многих стран; И кажется мне, Что будто сама в сторонку Потеснилась семья родная, Изгнанникам, братьям своим Место освобождая.
— Эта стена словно план Всей жизни моей! Ведь каждый день на рассвете, Дома оставив детей, Я уходила на службу свою, Где ожидали меня эмигрантские дети. Нет, не на службу я шла, А словно Шла из одной в другую родную семью! — Так говорит мне Марья Петровна. Годы двадцатые. Годы тридцатые. Какими суровыми были они! И служба ее в те дни Была как просторное летное поле — Поле дружбы и солидарности, Где приземлялось со всей планеты огромной Столько надежд, и боли, И благодарности! И, как сигнальщик аэродромный, Тех, кто измучен был и гоним, Встречала она У самого края, Маленьким алым флажком махая — Сердцем своим. А теперь в своих ящиках перебирает Письма она Тех далеких дней: Эти бесчисленные конверты, Белые, словно волосы времени, Чьи-то надежды, Чье-то горе. Она их ласкает жесткой рукой своей, Как памяти белые крылья. Прошлое — Это давно пересохшее море. Но, как соль, на дне его остаются Письма, В которых еще живет Отголосок прежних бурь и невзгод, Крушений И революций. Нет, это прежнее море иное. Чем море сегодняшнее. Тогда Одним кораблем лишь владели мы — Советском страною. В кольце блокады Один на один мы сражались сами Со всею армадой Вражьей зимы.
А море сегодняшних дней полно Нашими флагами и парусами! И те, что вчера в изгнанье томились, Те дети, Чьи пожелтевшие фото Нам улыбаются с этой стены, Сегодня с победой домой возвратились; Ты их найдешь сейчас за работой В авангарде любой страны. Ты их найдешь, Овеянных славой И вдохновляющих молодежь. Всюду: У чехословацких домен, И на лесах возрожденной Варшавы, И среди роз и шахт в долинах Болгарии, И в Будапеште, И в Берлине — Всюду ты их найдешь! Да, море сегодняшнее полно Могучими нашими кораблями, И время сегодняшнее давно С нами, А не с врагами. Оно все больше принадлежит Нам, А не нашим врагам, Я это знаю, Как черноморские берега, Как берега Дуная!
Но воды его еще высоки, Много в нем бурь и бед, Ты это помнишь, Марья Петровна, И ты начеку. Твой кабинет — У самого берега наших дней; Он пахнет надеждою, Пахнет борьбою, Как будка спасательной службы, овеянная Солеными запахами прибоя. Отсюда, не с этого ли причала, Раньше всех слов прозвучало: — Люди за бортом! — Когда накренился тонущий челн И очутился я распростертым Вместе с друзьями В пенистой яме, Средь беспощадно бурлящих волн? И когда поднимали меня На огромный солнечный борт Великого корабля — России, Когда глаза открылись впервые Навстречу сиянью вольного дня, Ты первой лицо надо мной склонила И мне После стольких бед и потерь — Успокойся! — по-гречески говорила. — Все хорошо теперь!..
Годы прошли. Миновали грозы. И снова под сенью густой стою Этой степенной, задумчивой русской березы, Что шелестит надо мною, Как серебристый тополь В нашем родном краю. И под ее широкой листвою Я отдыхаю, Встречаю зарю, С веселыми птицами говорю. Что мирно порхают по легким веткам, Радуясь и звеня; С крылатой надеждою говорю И с новыми радостями говорю, Которые ждут меня. Гляжу на нее опять и опять И думаю: Хорошо бы орден создать, Единственный — для нее одной,— Сияющий, как вот эти глаза, Огромный, как вся любовь ее к человеку, И, конечно, как сердце ее, Золотой! Но тут же смеюсь над своей наивною мыслью, Как, наверно, смеялся бы я над тем, Кто сказал бы. Что солнцу орден мы дать должны За то, что сияет нам с вышины, И голубым небесам, И рекам — За то, что поля орошают нам,— И воздуху, И лесам.
От всей души сейчас я сказал бы ей: «Марья Петровна, вы — героиня Наших суровых дней! Вы — наша родная! Слава вам!» Но молчу, Потому что знаю: Она удивится моим словам, Как удивилась бы этому та крестьянка, Что бежала воды скорей принести Прохожим, Измучившимся в пути, Как удивился бы лодочник, Ночью Переправлявший тебя среди бури и грома, Или усталые жены рабочих, Что в сумерках летних тихо сидят возле дома И говорят Всем, кто идет навстречу, Знакомым и незнакомым, Голосом теплым и ровным: — Добрый вечер!.. Так удивится, наверно, и Марья Петровна. Но если песнь я о ней сложу, Это — другое дело. Ведь песнь принимают и солнце, И ветер, И жизнь, И любой человек, Если правду она воспела. Да, лучше песню о ней сложу — Простую, Словно пожатье рук, Словно знакомый дом. Куда по пути ты можешь всегда зайти, В дверь не стучась, Ничего не боясь вокруг. Простую, Как хлеб и вино на деревянном столе, За которым с тобою давно, мой друг, Мы встретиться снова Могли бы. Простую, Как слово «Спасибо». Перевел с греческого С. СЕВЕРЦЕВ. Журнал "Огонек", №3, 1959
Просмотров: 1153
Дата: Пятница, 30 Марта 2012
Комментарии к статье:
Добавить комментарий:
|
