|
Лион Фейхтвангер. 1955 год. В часе езды от Лос-Анжелоса, на берегу Тихого океана, среди крутых причудливых скал, будто вытолкнутых каким-то великаном к самой воде, стоит маленький домик. Местечко Пэсифик Палисайдс мало известно в Лос-Анжелосе. Даже весьма осведомленные шоферы такси не скоро покажут вам, как добраться к нему по узенькой, резко уходящей в сторону от широкого шоссе дороге. Здесь жил в эмиграции Лион Фейхтвангер. Когда радио принесло известие о его смерти, мне вспомнились слова писателя, сказанные группе советских журналистов, которые поздней осенью 1955 года приезжали к нему в гости: — Вы говорите о возвращении на родину?! Может быть, это единственное желание, которое мешает мне спать и гнетет меня беспрестанно. Но, видимо, мне суждено вернуться туда уже после смерти, потому что я стар, у меня рассчитана каждая минута, я хочу больше сделать как раз для того, чтобы мое посмертное возвращение в Германию не было очень печальным. Лион Фейхтвангер как бы шутил, но, согласитесь, слова его были грустные. Несколько минут мы никак не могли снова наладить разговор и молча любовались океаном и брызгами от волн, которые разбивались о красновато-серые скалы. Сегодня нет Фейхтвангера. Ушел из жизни большой писатель, человек, за семьдесят с лишним лет своей жизни написавший сотни страниц потрясающих человеческих историй, которые десятилетиями волновали читателей многих стран мира. Творческая биография Фейхтвангера сложна. Не во всем и, конечно, не всегда мы соглашались с его пониманием истины. Но «Еврей Зюсс», «Лже-Нерон», «Семья Оппенгейм», «Успех», «Гойя» и книга-памфлет «Братья Лаутензак» — все это огромное разнообразие литературных полотен создает в нашей памяти образ Фейхтвангера, огромного мастера и гуманиста, человека потрясающей работоспособности и знаний. Есть нечто удивительно прискорбное, как мне думается, в том, что писатель умер далеко от Германии, от Берлина, от своих друзей, от той земли, которой он жил и которая помогала ему работать, несмотря на старость, несмотря на то, что каждая страница и каждый час диктовки давались с огромным трудом. Помните, в своей книге о Москве Лион Фейхтвангер замечал: «Когда, например, молодая студентка политехникума, которая еще несколько лет назад была работницей, говорит мне: вот несколько лет назад я не умела написать по-русски правильно ни одной фразы, а сегодня смогу беседовать с вами на сносном немецком языке об организации американского автозавода, или когда деревенская девушка, пылая от радости, заявляет на собрании: четыре года тому назад я была неграмотна, а сегодня могу рассуждать с Фейхтвангером о его книгах, я знаю — такая гордость вполне законна — она возникает из столь глубокого удовлетворения и советской действительностью, и положением оратора в этом мире, что ощущение счастья передается даже слушателю». Заметьте, это было сказано немецким писателем Фейхтвангером двадцать с лишним лет тому назад, когда наша молодежь еще только приступала к осмыслению сотен и тысяч томов прекрасных произведений художников слова всего мира. Но уже тогда Фейхтвангера хорошо знали у нас в Советском Союзе тысячи молодых читателей. Имя Фейхтвангера для той девушки было одной из мерок интеллектуального развития, которого она добилась. А слова девушки для Фейхтвангера были мерой народного признания творчества прогрессивного художника. Как было не гордиться этим Фейхтвангеру и как было не гордиться этим девушке! И вот мы, семь советских журналистов, в Америке 1955 года. Сопровождаемые целой сворой агентов и уполномоченных государственного департамента США, приезжаем в Лос-Анжелос и говорим, что хотим посетить Фейхтвангера. Если бы кто-нибудь из советских людей мог видеть удивление, нескрываемое подозрение при звуке имени, которое было нами произнесено! — Лион Фейхтвангер?! — переспрашивали по нескольку раз ученые господа, разодетые с дипломатическим блеском, безупречно управляющие автомобилями, господа, которые держатся обычно так, словно весь мир только потому и существует, что есть в мире они. Эти господа пожимали плечами, о чем-то переговаривались друг с другом и, наконец, с американским простодушием заметили, что Фейхтвангера они не знают. Это было больше чем грустно. Когда представители государственного департамента, целую ночь проконсультировавшись с кем-то, заявили, что к господину Фейхтвангеру мы поехать не сможем, потому что его имя уже сорок раз упоминается в отчете комиссии сената штата Калифорния по расследованию антиамериканской деятельности, мы громко рассмеялись. Мне не забыть, как Борис Полевой внезапно оборвал этот невеселый смех и с гневом проговорил: — Ваше дело, господа ученые, знать или не знать Фейхтвангера, но нас не поймут наши читатели, если, находясь всего в часе езды от дома этого большого писателя, мы не скажем ему, что каждый школьник, каждый студент, каждый рабочий, каждый служащий и каждый колхозник в Советском Союзе читает и любит многие из его книг. Не знаю, подействовала ли горячая речь Бориса Полевого или господам из дипломатической службы Соединенных Штатов Америки стало стыдно, но мы поехали к Фейхтвангеру и провели у него целый день. Здесь, на чужом берегу, этот человек не был в духовной изоляции. Мир с его страстями и борениями стучался круглые сутки в двери домика, и они всегда открывались предупредительно навстречу любому доброму гостю, навстречу сотням животрепещущих новостей. Маленький, даже тщедушный на вид человек, Лион Фейхтвангер был похож на сказочного деда, лукавого и всемогущего. Он переносился легко из двадцатого столетия во времена библейских сказаний и жил там спокойно и уверенно, оставаясь все же гражданином своего зека. Он работал одновременно над четырьмя или пятью произведениями. Больше всех других его влекла тема становления Человека в высшем смысле этого слова, тема победы мира над войной. Будь дописана эта книга, она смогла бы естественно и достойно увенчать огромный труд писателя-гуманиста. Но еще ни одному писателю не удавалось дописать все, что он хотел. Во всем мире отдают дань уважения большому немецкому писателю, человеку, который уже на склоне лет сердечно и радостно приветствовал рождение первого в истории Германии государства рабочих и крестьян — Германской Демократической Республики. Правда, в некоторых учреждениях Соединенных Штатов Америки при известии о смерти Фейхтвангера даже не шелохнулись занавески. А кое-кто, кому «по долгу службы» полагалось помнить о «красном» Фейхтвангере, облегченно вздохнул: Фейхтвангер никого не будет больше беспокоить! Но совсем не хочется говорить об этих чиновниках. Фейхтвангер навсегда вернулся на родину и больше не будет значиться в списках ФБР. Зато он вошел в сердца миллионов людей во всем мире. Это, в конечном счете, самое существенное для человека, который всю жизнь хотел служить правде. Алексей АДЖУБЕЯ Журнал "Огонек", №2, 1959
Просмотров: 1235
Дата: Среда, 14 Марта 2012
Комментарии к статье:
Добавить комментарий:
|
