Век космоса Часть II

В миллион раз быстрее мысли

  Кто-нибудь, возможно, удивленно поднимет брови и пожмет плечами при словах «новая революция».

Я говорю о революции, которую немецкий экономист, философ и революционер Карл Маркс описал в знаменитой XIII главе своей великой книги «Капитал», — о революции в технике. Подобно промышленному перевороту XVIII и XIX столетий, революция в технике, переживаемая нами сейчас, внесет глубочайшие изменения в нашу жизнь, в жизнь наших потомков и потомков наших потомков.

Маркс говорит в XIII главе о «границах человеческой силы». До тех пор, пока не появились машины и Машины для управления машинами, производство было ограничено тем, что могли дать человек с его ручным инструментом или комбинация многих людей с инструментами. Машина же, которая есть множество инструментов, собранных воедино, дала человеку сто или даже тысячу рук вместо двух; машины, двигающие машинами с помощью пара или электричества, снабдили человека в тысячу, даже в сто тысяч раз большей силой, чем он обладал до тех пор. Машины сломали «границы человеческой силы».

Ныне мы ломаем границы скорости человеческой мысли. Снова, но на неизмеримо более высоком уровне мы увеличиваем мощь человека, оставляя позади источники энергии, содержащиеся в молекулярных процессах, и подчиняя себе невиданную и неслыханную энергию атомного ядра. Целые коллективы современных Прометеев вступили в бой за овладение вечным огнем.

Если это не революция, то что же?

  При первой встрече академик Сергей Алексеевич Лебедев производит впечатление очень застенчивого человека. Я сомневаюсь, чтобы он сам считал себя когда-нибудь Прометеем или чем-то вроде полубога; но он уже увеличил скорость работы человеческой мысли в десять тысяч раз, и у него еще более смелые планы.

—Зачем такая скорость? — спросил его я, Фома неверующий. — Если вычислительная машина, которую вы построили, делает тысячу операций в секунду, то вы ведь сможете решить за неделю — другую все математические задачи, какие только существуют на свете...

Академик Лебедев, руководитель Института точной механики и вычислительной техники Академии наук СССР, позволил себе слегка усмехнуться.

—Как зовете вы вашего ребенка? — продолжал я.

—Быстродействующая электронная счетная машина.

—Виноват?

Он повторил название по-английски.

—Ага.

—Сокращенно она называется БЭСМ.

—И она делает тысячу операций в секунду?

—Нет. Десять тысяч. Как видите, ребенок подрос.

—О!

—Только не в размерах — в производительности. Иначе говоря, делаясь все проворнее, машина уменьшается в размерах.

—Профессор Лебедев, я хотел вас спросить...

—Да?

—Остались еще в Советском Союзе нерешенные математические задачи?

Снова усмешка.

—Видите ли, чем быстрее работает машина и чем больше таких машин мы строим, тем больше оказывается у нас клиентов, которые приходят со все новыми математическими задачами. Наш ребенок вычисляет, например, орбиты спутников, помогает в исследованиях атомного ядра, решает задачи из области аэродинамики, гидродинамики, турбино-строения, радиолокационной техники, кристаллографии, химии, чистой математики. Для развлечения он еще переводит с иностранных языков. Мы даже пробовали его в пении и в шахматах...

—И здорово играет в шахматы?

—Не играет, а решает шахматные задачи. Думает только на три — четыре хода вперед.

—Ну, а... скажем, насчет романов? Можете вы научить вашего ребенка писать романы?

—Машина может делать все, что выполняется с помощью механического мышления.

—Понятно, — сказал я. — Значит, она может работать только как средний писатель.

...Воображение людей, особенно поэтов и писателей, издавна питалось идеей машины, способной мыслить. Труд раба, крепостного крестьянина и пролетария низводил человека до уровня придатка к орудию труда; поэтому мысль о машине, делающей все за человека, всегда была близка людскому сердцу. У людей, погибавших на строительстве египетских пирамид, наверно, была эта мечта, как и у рабов, мостивших дороги для колесниц римских императоров. От сказочных гномов, которые берут на себя труд средневекового крестьянина и его злой жены, через глиняного Голема, вызванного к жизни заклинанием древнего раввина, и до универсальных роботов в пьесе Карела Чапека пролегает одна дорога, одна страстная мечта. Как ни странно, но в фантастических историях этого рода вы встречаете одно и то же чувство опасения: а не взбунтуются ли машины против человека, создавшего их? Угнетенный народ, из недр которого вышли эти сказания, как бы переносил на «думающие» машины свое собственное неутоленное желание восстать против угнетателей; будучи сами, по существу, «роботами», люди подневольного труда инстинктивно приписывали машине-роботу бунтарские наклонности: ведь даже средневековые гномы разрушают дом крестьянина, когда тот отклоняет их условия; Голем приходит в бешенство; «универсальные роботы» и вовсе «уничтожают человечество». Классовая борьба в народной фантазии принимала сказочную форму бунта «ожившей» машины против человека.

И хотя род человеческий все это облекает в форму сказки, право же, какое-то беспокойство охватывает тебя, когда ты видишь рядом с собой «мыслящую» машину, которая играет в шахматы или переводит на иностранный язык. Не слишком ли, черт побери, она «человечна», эта машина?

Я должен успокоить тех, кто никогда не видел электронную вычислительную машину: она нисколько не похожа на страшного «человекообразного робота». Она напоминает скорее огромных размеров шкаф, передняя стенка которого заполнена гроздьями трудолюбиво мигающих неоновых ламп, а задняя сторона оснащена густой паутиной разноцветных проводов и крохотных переключателей; у дилетанта, как я, они вызывают сравнение с нервной системой человеческого тела.

Словом, примерно так выглядела первая вычислительная машина, которую я увидел собственными глазами. Это была маленькая тихоходка, ковылявшая со скоростью «всего» каких-нибудь ста операций в секунду. Мне показали ее в Физическом институте Академии наук СССР.

Вокруг нее — на первый взгляд, без какого-либо неотложного дела — собралась кучка молодых людей — юношей и девушек. Меня познакомили с ними. Я узнал, что кудрявый молодой человек с серьезным выражением глаз, по имени Борис Марчук, — руководитель отдела по исследованию и планированию вычислительных машин и от роду ему 26 лет; что стоявший тут же рядом его товарищ, видимо, одногодок, Вениамин Антонов, — помощник конструктора этой машины; что хорошенькая белокурая девушка, инженер Евгения Ивановна Лебедь, окончившая высшую школу в 1957 году, ныне изучает машину, чтобы потом самой управлять ею; что молодая женщина с живыми темными глазами, Наталия Ирисова, — физик, и исследует она какую-то проблему строения молекул, и явилась сюда в качестве «клиента»: машина должна решить для нее математическую задачу. Наконец, мне было сказано, что имя машины — «Урал», а серийный номер — 008, что возраст «Урала» — полтора года и что его производят серийно в Советском Союзе, но скоро он будет заменен новой моделью, использующей главным образом полупроводники вместо электронных ламп.

—Почему вы все такие молодые? — несколько обескуражен - но спросил я.

—Потому что и наука наша молодая, — ответил Марчук.

—И страна молодая,— добавила хорошенькая блондинка.

—Тогда расскажите мне, как работает ваш «Урал».

—«Урал»? Очень просто, — сказал Антонов; он выглядел так, как будто головой отвечал за каждую из этих разноцветных паутинок. — Возьмем, скажем, такое уравнение...

Он написал на бумажке уравнение, которого я не мог взять в толк: гимназия не умудрила меня до такой степени. Я отобрал у него бумажку и написал: «3 X 5 =...» — и потом сказал:

—Вот объясните, как ваша машина вычислит это.

—Но вы можете сами в уме помножить три на пять! — возмущенно воскликнул Антонов.

—Я знаю. Но поэтому-то я и хотел бы знать, как проделывает эту операцию ваша машина. Мне хочется проверить, будет ли ее ответ что-то вроде 15.

Должен сказать, что Антонов честно попытался передать «Уралу» мою просьбу. Я не сомневаюсь, что машина великолепно «прожевала» бы его сложное уравнение, но дать ей задачу из таблицы умножения оказалось ему не под силу. Это было слишком просто!

Все они почувствовали себя неловко и стали оправдываться, а машина в это время равнодушно выполняла за сотрудницу с молекулами ее работу.

—У меня это заняло бы часов восемь, — сказала она, — если бы я стала высчитывать сама. Мне и приходилось это делать не раз...

Маленькая блондинка принесла ей полоску бумаги, похожую на чек, который выбивает кассовый аппарат в бакалейном магазине.

—Вот! «Урал» сделал все за две минуты, — сказала она.

—Большое спасибо.— Эти слова были адресованы блондинке.

Я ждал, что специалистка по молекулам уплатит что-либо за оказанную услугу. Но она достала из сумочки не рубли, а пудреницу. Мне стало ясно, что академия обслуживает своих клиентов бесплатно.

—Это была сложная задача? — спросил я.

—Очень, — заявила клиентка. — Я же сказала: восемь часов.

—А может «Урал» писать романы? — повторил я свой заветный вопрос.

—Почему же? — ответил Антонов, явно желая взять реванш за фиаско с 3 X 5. — Она посложнее задачи решает!

—Это возможно, конечно, — вмешался Марчук, решив бросить на весы свой авторитет руководителя отдела. — Но только если товарищ иностранный писатель изложит нам законы, управляющие построением и стилем его романа...

—Да, конечно! — подхватила специалистка по молекулам, пряча в карман свою бумажку. — Но все-таки этот машинный роман будет только, как говорят немцы, эрзацем — заменителем... Возьмите музыку. Ну, скажем, Чайковского. Да, «Урал» может написать музыку вроде Чайковского, но это будет только «вроде». Машина не может написать, как Чайковский, если бы не было раньше Чайковского, который писал, как Чайковский, — вы понимаете меня?

Она говорила очень горячо, и ее черные глаза возбужденно блестели. Я пожалел, что я не одна из молекул, с которыми она имеет дело.

—Помните из «Евгения Онегина»? — Она пропела: — Та-таа-та - та-та-та-та-та...

—Да, я помню.

—Так вот, можно найти математические законы, которые управляют этой последовательностью звуков, их ритмом, интервалами и так далее; потом  выразить все это в формуле, записать на киноленте и передать в «память» машины. Она начнет давать вариации этого «та-таа-та-та ...» Но все равно, раньше должен был быть Чайковский, а за ним — еще человеческий мозг, который переложил бы его музыку на математические величины.

Она была очень увлечена разговором. Совершенно очевидно, раз она одолевает все эти капризные прыжки и повороты своих молекул, почему бы ей не поймать «математику» музыки Чайковского?

—Машина, — сказала она, — может вычислять и думать в сто или в десять тысяч раз или в миллион раз быстрее, чем человек, но она никогда не будет мыслить творчески. Ее механическая «память» — вот и все ее богатство, да и оно дано ей человеком. И поведение ее тоже предписано человеком... Эти машины, как палка для пешехода. Но разве есть палки, которые сами ходят?

—Поиски внутренних законов явлений — будь то законы аэродинамики, или языка, или музыки — остаются привилегией человека и его же увлекательной задачей.

Профессор Лебедев стал несколько словоохотливее.

—Видите ли, если бы сущность языка заключалась только в словах, задача для вычислительных машин была бы проще простого. Нам оставалось бы только пронумеровать слова, скажем, из русско-английского словаря и передать номера в электронную «память» машины, затем вложить английский текст в машину, и она начнет выбрасывать русские слова. Но это будет «словарный» язык — просто существительные, прилагательные, глаголы. Но так ведь никто не говорит по-русски.

—Увы! — вздохнул я. — Я говорю немного по-русски, и, кажется, именно так...

—Да, — сказал профессор, — машина должна делать нечто большее. Ома должна давать грамматически правильную форму. Мы ведем работы, которые позволили бы переводить прямо с печатной страницы...

—С печатной?!

—Да. Со страницы. Хотим разделаться с телеграфной лентой. Эти ленты, знаете, слишком громоздки.

...Быстродействующая электронная счетная машина академика Лебедева стоит в продолговатой комнате в одном из зданий на проспекте Ленина. Вокруг гудит новая Москва, растут, как грибы из земли, новые восьмиэтажные жилые дома вдоль широких автомагистралей. Но здесь слышно только дробное постукивание, напоминающее отдаленную пулеметную дробь: это печатающий механизм переносит итоги законченных вычислений на бесконечные бумажные ленты.

Огромные шкафы, наполненные электронными трубками, казалось, подавляли немногих людей, которые словно жались к стенке, осторожно ступая на мягких подошвах. Но в помещении было много свободного места. Широкая пустая стальная рама говорила о том, что здесь недавно стояли другие шкафы.

— Я уже говорил вам, — сказал профессор, — что ребенок наш стал меньше, когда подрос. Здесь стояла старая электронная «память» машины — сорок трубок, величиной каждая с большой графин для воды. Хотите посмотреть новую?

Новая «память» занимала вшестеро меньшее место, чем прежняя. Профессор Лебедев открыл небольшой шкаф. Там было шесть рам, в каждой — густая сеть проводов, и на каждом их скрещении виднелся маленький металлический цилиндрик — феррит, как назвал его профессор, — который мог создавать крохотное магнитное поле, представляя собой, так сказать, клетку искусственного мозга. Но это была только повседневная, готовая к немедленному использованию «память», то опустошаемая, то вновь наполняемая по мере необходимости; а машина могла пользоваться и еще двумя, большей емкости запасами «памяти»: одним — нанесенным на магнитную ленту, другим — на магнитный барабан.

—БЭСМ, — скромно заявил профессор, — может совершать шестьдесят четыре вида различных операций со скоростью десять тысяч операций в секунду. Она самая быстрая в Европе.

—Только в Европе?

—У американцев есть машина, дающая пятнадцать тысяч.

—А ваша быстродействующая не могла бы поднатужиться и дотянуть до пятнадцати?

Профессор Лебедев пожал плечами.

—Мы считаем, что эту модель мы развили достаточно далеко. Теперь мы перейдем к новой модели. Рассчитываем довести ее до ста — двухсот тысяч операций в секунду.

—Молодец! — вырвалось у меня по-русски; я, впрочем, не был уверен, уместна ли такая форма выражения моего восхищения.

—Весьма благодарен, — ответил профессор. — Но и это еще не предел. В дальнейшем целесообразно будет иметь вычислительную машину с производительностью от одного до десяти миллионов операций в секунду и такого объема, который позволил бы захватить ее с собой в межпланетное путешествие... Нет, я не могу точно сказать, когда она будет готова, но в нашей науке работа идет очень быстрым темпом...

Профессор Лебедев шутливо покачал головой.

—Не забудьте, что мы сами младенцы. Мы вступили в область быстродействующих электронных счетных машин очень недавно. Когда этот институт открыл свои двери — это было в 1950 году, — у нас не было научных кадров, которые имели бы опыт в этой специальной области; мы должны были учиться на ходу и вот учились у этого ребенка.

—Миллион операций в секунду! — сказал я, не в состоянии сразу охватить всего значения этой цифры.

—Да, нам понадобятся и такие машины, — сказал профессор Лебедев.

Это врезалось мне в память и сознание: миллион операций! Иметь возможность думать в миллион раз скорее, чем возможно было всего несколько лет назад, — это значит не только сокращать время, но изменить и самый характер мышления. Количество переходит в качество. Освобожденные от пут сравнительно медленной работы мозга, мы сможем решать задачи, которые раньше были для нас за пределами досягаемости! Это значит межпланетные путешествия, где только сверхскоростное вычисление высокой точности может спасти возвращающийся космический корабль от того, чтобы проскочить мимо той пылинки во Вселенной, которой является наша старая добрая планета. Это означает и новую эру в чистой математике.

Человек, сбросив с себя бремя «обыденного», кропотливого труда, сможет больше отдаваться работе творческой мысли. Ему останется самая интересная, подлинно творческая часть работы: постановка задачи, выработка программы. Человек нашей эпохи может и впрямь стать подлинным хозяином своего труда.

Разумеется, при социализме.

Журнал "Огонек", №2, январь, 1959 

Просмотров: 1762

Дата: Понедельник, 20 Февраля 2012

Комментарии к статье: