ЧЕРЧИЛЛЬ-младший В МОСКВЕ

Письмо лорду Бивербруку, владельцу газет «Дейли экспресс», «Санди экспресс», «Ивниг стандард» и др.

Черчилль-младший в Москве за сбором фактов для своих корреспонденций.

Лорд БИВЕРБРУК «Бивербрук ньюспейперс лимитед»

Флит-стрит Лондон, В.-Ц.4

Сэр, серьезные соображения дают мне право отрывать Вас от несомненно важных дел.

Речь идет о сотруднике двух Ваших газет; «Ивнинг стандард» и «Санди экспресс», — имя которого Черчилль, Рандольф Фредерик Эдвард Спенсер. Говоря проще, о Рудольфе Черчилле, сыне бывшего премьер-министра Англии Уинстона Черчилля. Он недавно побывал в нашей стране как специальный корреспондент этих двух газет в связи с поездкой Гарольда Макмиллана.

Мысль написать Вам письмо возникла у меня после продолжительной беседы с мистером Рандольфом Черчиллем в московской гостинице «Националь». Вероятнее всего, сэр, Вам никогда не приходилось видеть и слышать, как Черчилль-младший дает интервью советскому журналисту в Москве. Поэтому некоторые детали, возможно, представят для Вас интерес.

Откровенно говоря, я не очень-то надеялся, что мне удастся получить интервью у Рандольфа Черчилля. Я полагал, что, как большинство английских корреспондентов, приехавших в нашу страну, он или сопровождает премьер-министра в его поездках, или использует каждый свободный час, чтобы познакомиться с жизнью страны, которую практически совсем не знает. Но знакомый английский журналист, к которому я обратился за советом, рассмеялся:

— Что вы, нет ничего проще, как найти Черчилля! Он безвылазно сидит в гостинице. Единственная опасность, которая вам угрожает, — застать его вдребезги пьяным. Постарайтесь побеседовать с ним днем. К вечеру Рудольф невозможен.

Черчилль принял меня в полдень. Ваш корреспондент был трезв. Возможно, мне повезло: он только что возвратился с короткой прогулки на свежем воздухе.

Мой собеседник начал говорить еще до того, как я задал первый вопрос. Он вышагивал между старинным трюмо и окном, сквозь которое были видны стены Кремля, и говорил, говорил, говорил... Приближаясь к зеркалу, он каждый раз украдкой оглядывал свою грузную фигуру, облаченную в темный костюм и канареечный жилет. Поворачиваясь к окну, он ухитрялся бросить на себя взгляд сзади.

Наконец, улучив момент, я поспешно произнес свой первый вопрос: что господина Черчилля лично интересует в Советском Союзе? Что он уже видел, что намеревается посмотреть?

— А-а! — машет рукой мой собеседник. — Ерунда! Всякие колхозы, заводы, дома, атомная электростанция — ерунда! Ничего не хочу! Все для вида. Во всем мире есть это. Могу посмотреть у себя дома. В Англии. Хоу-хоу-хоу! Не хуже.

— Зачем же вы приехали?

— Я журналист.

— Но чтобы писать, надо что-то видеть...

— Меня интересуют только люди на вершине, там! — Он кивнул головой в сторону Кремля.

— А люди на улицах вас не интересуют?

— Ерунда!

Он посмотрел на себя з зеркало, Я задал другой вопрос:

— Вы приехали, мистер Черчилль, в связи с поездкой премьер-министра Англии. Скажите, какое ваше личное мнение о путях сближения и мирного сотрудничества между нашими странами?

— Чушь! Сотрудничество между нашими странами невозможно и ненужно! Ерунда!

— Но в бытность вашего отца премьером такое сотрудничество существовало...

— Оно существовало потому, что существовал в мире парень по фамилии Гитлер. Сейчас его нет. И нам сотрудничать ни к чему!

— Значит, вас устраивает «холодная война»?

— Ерунда! Никакой войны нет. Ни горячей, ни холодной. Война — это когда убивают людей. Хоу-хоу-хоу! Я знаю.

— Испорченные нервы — это почти то же самое.

— У меня крепкие нервы! Я за себя не беспокоюсь! Повторяю, сотрудничество невозможно.

— Почему?

— Я читал, я очень много читал! Ленина, Сталина! — Черчилль сделал паузу, чтобы посмотреть, какое впечатление произвели его слова.— Они писали, что Россия завоюет весь мир. Как же можно сотрудничать?

— Я сомневаюсь, что вы когда- либо держали в руках книги Ленина и Сталина. Там нет ни одной подобной мысли.

— Я всегда говорю то, что знаю наверняка, — ответил мистер Черчилль, смотря на меня сверху вниз. — Оставьте нас в покое — вот единственно, о чем мы просим. Не вмешивайтесь в наши дела.

— Вместо несуществующих цитат из Ленина и Сталина можно вспомнить слова вашего батюшки. После Октябрьской революции он сказал, что посвятит всю жизнь уничтожению большевистской России. Можно еще вспомнить интервенцию,

— Хоу-хоу-хоу! — Черчилль встал в воинственную позу — выставил ногу вперед, руки заложил за спину. — Да, мой отец говорил так. Он говорил и похуже. И много раз. Он ненавидит коммунизм. И я ненавижу. И правильно!

Рудольф Черчилль подошел к окну и величественно поднял руку, указывая на Кремль.

— Вы знаете, что произойдет, если вот в это место упадет атомная бомба? Хоу-хоу-хоу! Полутора миллионов человек как не бывало. Минимум!

...Я не позвал милиционера, хотя у нас существует закон, карающий за устную или письменную пропаганду войны на территории Советского Союза. Сэр, Вы должны оценить мою выдержку.

— Да, да, я понимаю, — продолжал Черчилль, — если ваша бомба упадет на Лондон, тоже будет плохо. — Он снова посмотрел в сторону Кремля, затем резко повернулся ко мне. — Но имейте в виду, ровно через сорок три минуты, через сорок три минуты после начала войны все ваши города с населением более ста тысяч человек будут сметены с лица земли. Это мне говорил лично генерал Туайнинг. Мой друг. Очень большой человек в Штатах. Я спросил его однажды: «Слушай, Натан, я не прошу тебя выдавать военные тайны, но скажи мне, своему другу, какие города России ты собираешься уничтожить?» И Натан, мой лучший друг, ответил: «Слушай, Рудольф, было бы неэкономичным уничтожать все города у них. Мы уничтожим те, где много населения и есть промышленность. Через тридцать две минуты после нажатия кнопки они будут сравнены с землей»...

— Вы сказали, через сорок три...— заметил я.

Черчилль, Рудольф Фредерик Эдвард Спенсер посмотрел на меня свысока.

— Ерунда! Я говорю только то, что знаю наверняка.

— Я успел убедиться в этом... Вы блестящий пропагандист «холодной войны», господин Черчилль.

— Хоу-хоу-хоу! Ошибаетесь. Я против войны, — произнес мой собеседник и скромно замолчал.

Мне показалось, что он испытал определенное чувство гордости, услышав мои слова.

Потом Черчилль сменил тему разговора и без особой логической связи с предыдущим начал рассказывать, как... охраняют президента Соединенных Штатов Америки. Он поведал мне, что в США существует специальная двухгодичная школа для телохранителей президента. Охранников обучают, как по внешним признакам определить в толпе, встречающей президента, психически ненормальных людей.

— Какая досада, — заметил я, — что эти образованные ребята не смогли распознать умалишённого в военном ведомстве США! Бедняга Форрестол...

— Вы не смеете так говорить! — вскричал мой собеседник. — Форрестол не был сумасшедшим! Он был моим лучшим другом. Много лет. Я знаю точно. Он просто боялся нападения на США ваших самолетов, поэтому выбросился из окна...

— Вот видите, значит, и «холодная война» убивает людей.

Мистер Черчилль сел и сразу стал удивительно похож на своего отца. Лицо его побагровело.

— Ваша пропаганда довела его до этого, — сказал он.

— Наша пропаганда призывает уничтожить атомные бомбы и прекратить их испытания...

— Ерунда! — перебил Черчилль. — Чем больше будет бомб, тем лучше... для мира.

— Наши журналисты никогда не занимались подсчетами, сколько минут потребуется, чтобы уничтожить Вестминстер или Белый дом. Кстати, чем вы объясняете «невинную шутку» английского телевидения накануне отъезда в Москву Гарольда Макмиллана?

И я рассказал Черчиллю о том, как диктор телевизионной компании «Ассошиэйтед редифюжн», прервав обычные передачи, объявил, что над Лондоном находится советский спутник, снабженный водородной бомбой, «нацеленной в центр города».

— Ерунда! — ответил Черчилль. — Это шутка ваших газет, а не английского телевидения. Ставлю сто рублей против одного, что ничего этого не было в действительности. Я вернусь в Англию и узнаю.

Пари было заключено.

...Так проходило это памятное интервью, на котором, кроме меня, присутствовала еще переводчица господина Черчилля. Око длилось очень долго — несколько часов. Примерно со второй половины беседа превратилась в сплошной воинственный монолог Вашего специального корреспондента. Трудно даже перечислить все темы, которых он касался.

Откровенно говоря, сэр, придя в редакцию и перечитав свои записи, я подумал: уж не шутка ли это? Может быть, господин Черчилль просто не очень остроумно разыгрывал меня? Вот сейчас он позвонит в редакцию и скажет, чтобы я не принимал всерьез его слова.

Но звонка не последовало...

Я принялся читать те репортажи из Советского Союза, которые мой недавний собеседник печатал в Ваших газетах. Я натолкнулся на сногсшибательную смесь невежества, легкомыслия, снобизма и злобного желания помешать смягчению напряженности между нашими странами.

Марк Твен, давая иронический совет журналистам, писал однажды: «Вначале соберите факты, а уж потом фальсифицируйте их как вам угодно». Мистер Черчилль взял этот совет за принцип своей деятельности. Но он отбросил ненужную ему первую часть. Ваш корреспондент только фальсифицирует. Факты ему не нужны.

И тогда я подумал о Вас, сэр. Зачем столь известному издателю посылать в такую ответственную поездку человека, которого не интересуют факты, который заведомо напишет ложь о стране, заведомо будет стараться принести вред сближению между государствами? И тут же попытался объяснить сам себе: «Может быть, для лорда Бивербрука и его коллег все это неожиданность? Может быть, Черчилль-младший просто, как говорится, «сорвался»? Может быть, ранее он зарекомендовал себя как серьезный человек, отдающий свой голос политического журналиста благородной цели смягчения международной напряженности?»

И тогда я принялся читать все, что мог достать о Рудольфе Черчилле; я старался выяснить мнение о нем у его коллег — английских журналистов.

Сэр, я рискую огорчить Вас, но картина получилась неприглядная.

Прежде всего я наткнулся на речь Рандольфа Черчилля, произнесенную в Дании накануне его приезда в Советский Союз. «Необходимы ракеты, а этим ракетам необходимы атомные заряды, — сказал тогда Ваш корреспондент. — Такое оружие не может отвергнуть никто, кто уважает себя. Чем больше его в свободном мире, чем больше оно рассредоточено по территории НАТО, тем больше уверенности, что войны не будет...» Далее Черчилль-младший откровенно заявил, что ему не нравятся разговоры о смягчении напряженности.

В гостинице «Националь» он мне говорил то же самое. Значит, «срыв» произошел раньше. Когда?

Черчиллю-младшему сорок семь лет. В свое время он окончил знаменитый Итонский колледж и поступил в Оксфорд. Однако из последнего ушел, убоявшись провала на экзаменах. В 1935 году он пробовал начать политическую карьеру и дважды выставлял свою кандидатуру в палату общин. Оба раза провалился.

Попасть в парламент ему удалось только в 1940 году, когда его отец стал премьер-министром. Не успела окончиться война, а он уже кричал: «Не нужно думать, что Россия является военной державой первой величины! Имеются только две державы этой категории, а именно США и Британская империя. СССР не имеет ни флота, ни авиации... У него нет атомной бомбы... Не с фашизмом надо бороться, а с коммунизмом...»

Эти бредовые мысли Ваш корреспондент выкрикивал в Каире в 1946 году.

Во время интервью у меня были основания сомневаться в достоверности частого утверждения Черчилля: «Я говорю лишь то, что знаю наверняка». Оказывается, такое сомнение существует не только у меня.

Вы, конечно, помните, сэр, скандальную историю, которая разыгралась совсем недавно с участием Вашего специального корреспондента. Рудольф Черчилль опубликовал сенсационное интервью, которое ему якобы дал премьер-министр Великобритании... Макмиллану пришлось выступить с опровержением.

Но, может быть, Вам не известно, сэр, что сам Рудольф Черчилль, уехавший на время скандала в Монте-Карло, сидя за рюмкой коньяку в американском баре «Кафе де Пари», признался корреспонденту «Ньюс кроникл»:

— Да, действительно, премьер-министр не говорил мне этого. Я основывал все написанное на знании его характера, который я изучал более тридцати лет... Как видите, Рудольф Черчилль не мог бы повторить слова Чайльд Гарольда: «Я не тот теперь, что был когда-то». Принципы Вашего корреспондента отличаются завидным постоянством.

В Советском Союзе Черчилль действовал именно по этому методу. Ведь, кроме своего номера в гостинице «Националь», Ваш корреспондент, как он сам говорил, ничего не видел. Впрочем, нет, он еще познакомился с гостиницей «Украина», которую назвал «общежитием, годным, быть может, для украинцев, но не для английского джентльмена».

Кстати, о джентльмене по имени Черчилль, Рудольф Фредерик Эдвард Спенсер мне поведала машинистка из «Интуриста». Эта пожилая женщина однажды пришла к Вашему корреспонденту по его просьбе: Черчилль требовал секретаря, знающего английскую машинопись. Вот ее рассказ:

«Он принял меня босиком, в расстегнутой пижаме, всклокоченный. С виду он совсем старик с торчащими в разные стороны седыми патлами, красными мертвыми глазами. Черчилль был не совсем трезв, хотя его переводчица уверяла меня, что в это время, то есть до десяти часов утра, он в течение тридцати минут после пробуждения обычно не пьет водки. Черчилль не пригласил меня в комнату, и я стояла на пороге.

— Не хочу! — сказал он резко.

— Чего не хотите? — спросила переводчица.

— Секретаря не хочу. Мне не надо! — Он осмотрел меня с ног до головы. — В СССР сто восемьдесят миллионов жителей, а «Интурист» не мог мне подыскать подходящего секретаря. Не хочу!

Я вышла. Мне было противно. Черчилль произвел на меня впечатление психически не совсем нормального».

Если говорить откровенно, сэр, мне тоже кажется, что многолетняя тесная дружба с Джеймсом Форрестслом не пошла Вашему корреспонденту на пользу.

Взять хотя бы манию преследования. В гостинице «Националь» мне рассказали, что однажды машина, в которой ехал Рудольф Черчилль, была остановлена милиционером, так как шофер нарушил правила уличного движения. Вернувшись в отель, Черчилль долго шумел, настойчиво доказывая, что «милиционер остановил меня, а не шофера и угрожал мне револьвером!».

Его болезненная воинственность тоже проявилась не только в беседе со мной. Мне рассказывали, что во время приема в английском посольстве Черчилль долго стоял у окна, устремив взор на Кремль, освещенный луной. К нему кто-то подошел и сказал:

— Не правда ли, прекрасный пейзаж?

Черчилль, не задумываясь, ответил:

— Мой шурин Сэндис может уничтожить этот пейзаж в тридцать восемь минут!

— Было бы очень жаль, — заметил собеседник.

— Что-о-о?!! — На лице Черчилля выразилась крайняя степень возмущения.

Но, может быть, то, что я пишу Вам, сэр, тенденциозно подобрано? В таком случае я хотел бы привести слова английского еженедельника «Нью стэйтсмен энд Нэйшн», напечатанные в номере от 28 апреля 1956 года: «Сэр Уинстон Черчилль принадлежит истории и не будет забыт, пока народы, говорящие по-английски, и т. д., и т. д.; в то время, как его сын оказался неудачником в политике, каперствующим журналистом в литературе, надоедливым буяном в обществе — одним словом, затруднением для своих друзей, подарком для своих врагов».

Один известный английский журналист, у которого я спросил, в чем специализируется Рудольф Черчилль, ответил: «В своем отце, — И добавил: — Рудольф унаследовал от него только ненависть к Советской России, остальные качества родителя в сыне отсутствуют совершенно».

Надеюсь, сэр, Вы понимаете, что о самом Рудольфе Черчилле всерьез можно говорить разве только с точки зрения пивоварения. Журналист Рудольф Черчилль не стоит времени, потраченного на это письмо. Но есть одна маленькая деталь: свои бредовые репортажи он подписывает фамилией, которая досталась ему в наследство от отца. И эта подпись придает его статьям популярность среди рядовых читателей.

Я знаю, сэр, что Вы придерживаетесь иных взглядов на вещи, чем Рудольф Черчилль, поэтому у меня складывается такое впечатление: вы держите в числе своих сотрудников Черчилля-младшего только ради спроса на его имя. Только по этой причине Вы и Ваши коллеги доверили Рудольфу Черчиллю освещать поездку Макмиллана з нашу страну.

Но есть мудрая французская пословица: кто получает выгоду от преступления, виновен в нем. А я глубоко убежден: то, что делает Черчилль-младший, является преступлением, Против читателя, против правды, наконец, против элементарных норм журналистики.

Во многих странах за Рандольфом Черчиллем укрепилась кличка «enfant terrible»—«капризный ребенок». Не опасно ли давать в руки этому перезрелому младенцу такую серьезную игрушку, кая перо журналиста?

Сэр, я направляю Вам письмо открытым путем, так как, возможно, оно представляет интерес не только для Вас.

Мы верим, что, несмотря на старания людей, подобных Рудольфу Черчиллю, поездка премьер-министра Англии Гарольда Макмиллана в Советский Союз принесла свою пользу и встречи советских и английских руководителей помогут растопить лед в отношениях между нашими странами.

Примите уверения в искреннем моем уважении

Генрих БОРОВИК.

корреспондент «Огонька».

Москва, улица «Правды», 24.

P. S. Если Вас не затруднит, сэр, будьте любезны передать мистеру Рудольфу Черчиллю, что сумму, проигранную мне на пари, он может использовать для учреждения фонда помощи журналистам, привлеченным к ответственности за дезинформацию.

Журнал «Огонек», №13, 1959

Просмотров: 1702

Дата: Суббота, 01 Июня 2013

Комментарии к статье: