Северянка

Над Кольских заливом — «паренье». Так называют в здешних местах пору, когда над черной, тяжелой гладью воды повисают, устремляясь затем ввысь, белесые клочья тумана. Он скрывает от глаз яркие, как на южном летнем небе, звезды, скрадывает огни прожекторов, при свете которых идут последние приготовления «Северянки» к плаванию. Утром она уходит в Северную Атлантику.

В кольском заливе. Фото Д. Радакова. 

Осторожно, рассчитывая малейшее движение, спускаются по скользкому трапу матросы. На плечах у них мешки, банки, ящики — запас продуктов на месяц похода. Исчезает в люке, принимавшем когда-то торпеды, бочонок атлантической селедки — той самой сельди, ради которой и затеяна экспедиция. Научной группе в эти минуты здесь совершенно нечего делать. Но все: начальник экспедиции Владимир Ажажа, ихтиолог кандидат биологических наук Дмитрий Радаков, океанолог Сергей Потайчук, ихтиолог Борис Соловьев, кинооператор Василий Китаев, техник Виктор Фомин — прохаживаются вдоль пирса, обсуждая предстоящую экспедицию. Каждому не терпится: скорей бы в море! Это понятно. Ведь такой поход ученые должны совершить впервые в истории.

Перекуем мечи на орла... Последнюю букву выводит радист М. Гарипов — и на месте боевого номера подводной лодки появилась мирная надпись «Северянка»

А радист Марсель Гарипов обмакнул кисть в краску и сделал первые мазки. На зеленовато-сером корпусе, там, где раньше был выведен номер боевой лодки, появилась сначала ослепительно белая буква «С», затем «Е» и, наконец, засверкало новое, мирное название корабля — «Северянка».

...Первая научно-исследовательская подводная лодка готова к отплытию. Не смертоносная взрывчатка таится в ее торпедных аппаратах, а банки с консервированным хлебом и пресная вода, и не дуло орудия смотрит вперед с ее палубы, а камера подводного телевизора и его прожектор. И затрепещет на ветру не краснозвездный боевой флаг, а темно-синее полотнище с семью белыми звездами и буквами «ВНИРО». Это значит, что «Северянка» выйдет в открытое море под флагом Всесоюзного научно- исследовательского института морского рыбного хозяйства и океанографии.

В море студеном

Наконец в полдень 29 декабря наступила долгожданная минута: «Северянка» бесшумно отчалила от Мурманского пирса и взяла курс на норд. Словно провожая нас, над лодкой покружилась стая чаек, помахав на прощание белыми, как платочки, крыльями. Еще не все успели, как здесь принято говорить, «осмотреться в отсеках», не все вещи рассовали по местам, а из центрального поста уже раздалась команда:

— В отсеках закрепиться по-штормовому!

Смысл этой команды стал понятен через несколько минут, когда какая-то невидимая сила толкнула меня в грудь и заставила сесть на кровать радиста. Пишущая машинка выскользнула из-под ног и тут же была отброшена в конец отсека неизвестно откуда «заскочившим чемоданом. Так дало знать о себе Баренцево море. Устраиваться надо было всерьез и надолго, разумеется, в пределах отведенного каждому «жизненного пространства» и с учетом обычных на лодке «условий обитаемости». Об этих условиях стоит рассказать поподробнее.

Осмотримся в носовом, научном, отсеке. Все свободные места заняты аппаратурой и приспособлениями для исследований. Над одной из коек прилажен телевизор. На его экране мы увидим изображение подводного мира прямо по курсу. Три иллюминатора для визуальных наблюдений: два боковых и один верхний. Эхолоты, которые должны обнаруживать скопления рыбы, — один над лодкой, другой под ней. Выпуклый глаз электронного термосолемера — прибора для определения температуры и солености воды. Что покажут ученым эти приборы?

Штурман П. Максимов прокладывает курс. 

Поздний час. Штурман расстилает на столе карту. Карандаш оставляет за собой красную ломаную линию. Она тянется на север, потом вдоль 72-й параллели к острову Ян Майен, не доходя до него, поворачивает к берегам Исландии, а оттуда — к Фарерским островам. Где-то тут, между Исландией и Фарерами, промышляют сельдь мурманские рыбаки. Здесь же мы встретимся с траулером «Профессор Месяцев» — нашим взаимодействующим судном. «Месяцев» должен «навести» лодку на рыбные косяки. На исследования в районе концентрации атлантической сельди нам отводится две недели. После этого — карандаш снова ползет по карте — вдоль берегов Норвегии мы вернемся на Большую Землю. Весь рейс продлится примерно 25 дней. Расстояние — более 7 тысяч километров.

— Каковы цели экспедиции? — Ажажа достает из папки бумагу. — Вот правительственное задание. Главное в нем для нас — наблюдения за жизнью сельди в естественной обстановке. Кроме того, мы должны проверить под водой приборы, часть которых изготовлена специально для «Северянки» и до сего времени нигде не применялась. Может быть, в аппаратуру придется внести усовершенствования, изменения — практика покажет.

На следующий день шторм усилился. Торопясь к месту встречи с «Месяцевым», мы не погружаемся, чтобы не терять скорости. Лодку кладет с боку на бок, швыряет с волны на волну. Первое последствие шторма — морская болезнь. Каждый переносит ее по-своему, но трудно всем.

Под знаком спутника

Каждое утро ровно в семь часов над головой раздается щелчок динамика, и в уши врывается зычный голос вахтенного центрального поста Степана Жовтенко:

— Всем вставать!

Хочешь не хочешь, а поднимайся.

Третьего января все вскочили с коек без команды, хотя еще было далеко до семи.

— Запущена ракета в сторону Луны! — крикнул выскочивший из своей рубки радист.

И пошли догадки, споры, высказывания со ссылками на авторитетные источники...

Экспедиция собирается на совещание. Обстановка сложная: шторм нарастает, ветер до одиннадцати баллов, море — до девяти. Отражатель носового светильника разнесен вдребезги, верхний прожектор перекосило. В один из моментов лодку накренило на 56 градусов! Координировать действия с «Месяцевым» в такую погоду немыслимо.

Крен во время штурма достигал 56 градусов. 

Борис Соловьев, диссертант ПИНРО — Полярного института рыбного хозяйства и океанографии, — садится к приемнику. Надо попытаться определить по переговорам капитанов промыслового флота, где находится сельдь, каков прогноз погоды на ближайшее время. Из эфира сквозь треск помех доносится:

— Девяносто восьмой? Я сто двенадцатый. У тебя пятидесятимиллиметровая веревка есть? Перехожу на прием.

— Есть, Прием.

— Одолжи немного. Подремонтировать снасти. Прием.

— Хорошо. Ты как думаешь, где сейчас сельдь? Прием.

— Трудно сказать. Прием.

— Если шторм затянется — всю рыбу загонит в тартарары...

Собрав по таким отрывочным разговорам нужные сведения, приходим к выводу: надо попытаться искать рыбу самим, без помощи траулера.

Звучит команда капитана:

— Погружаемся на глубину 60 метров. Осматриваться в отсеках!

Наконец-то!.. Минута — другая, и палуба, которая ходуном ходила под ногами, начинает выравниваться, плавно покачиваясь. Разом прекращаются забортный шум ветра и удары волн о корпус. Качка постепенно сходит на нет. Стрелка кренометра изредка вздрагивает, поднимаясь лишь до деления 5 градусов.

На вахте у эхалота — В. Китаев.

Включены светильники. Загудели, защелкали эхолоты. На розовой ленте прибора, пускающего ультразвуковой луч вверх от лодки — к поверхности моря, появилась сплошная, как будто маятником нарисованная линия — запись волнения.

— Есть рыба! — раздается возглас Ажажи. Это самописец нижнего эхолота начертил на ленте расплывчатое коричневое пятно, формой отдаленно напоминающее небольшую ночную бабочку.

— Еще! Еще!

Радаков не выдерживает и на миг отрывается от иллюминатора. Он смотрит на ленту, уже достаточно запятнанную «бабочками», и многозначитально переглядывается с Ажажой.

Борис Соловьев, накрывшись с головой курткой, чтобы не мешал боковой свет, словно прирос к другому иллюминатору. Правда, это окно в подводный мир не так велико, как, скажем, в салоне капитана Немо, и светильники пробивают толщу воды всего на несколько метров. Но и через него кое-что можно увидеть.

Наблюдать в верхний иллюминатор не слишком удобно, но зато сколько интересного видит диссертант Б. Соловьев! 

Получив доступ к иллюминатору, забываешь все на свете. Лодка плывет с минимальной скоростью. На бесконечно зеленом фоне то и дело вспыхивают в лучах светильников и проносятся к корме золотистые точки. Серебристым лунным серпом блеснула какая-то рыба. Да ведь это и есть селедка! Только очень странно она себя ведет. Повисла мордой вниз, как неживая, и вдруг, чего-то испугавшись, рванулась вглубь. Беспомощно ткнулся в стекло увлекаемый теченьем крошечный малек с радужным брюшком. Отскочила от борта засветившаяся с перепугу голубоватым сиянием прозрачная медуза. Из центрального сообщают:

— Справа по борту эхо! Поворачиваем в сторону, куда показал гидролокатор, и нападаем на косяк сельди. Об этом говорят ленты эхолотов, это подтверждается визуальными наблюдениями. Вахтенные записывают в журнал, сколько рыб они видят, в каком положении, куда движется сельдь и как быстро.

— А сколько времени? — вдруг спрашивает кто-то, хотя время — день, час и минуты наблюдений — отмечается в журнале постоянно. И только тогда, посмотрев на часы не машинально, все замечают, что без отдыха прошли чуть ли не сутки…

Просыпаемся от непривычной тишины. Подойдя к верхнему иллюминатору, изумляюсь нежно- голубому сиянию, которое проникает в лодку. Разве мы на поверхности? Нет, глубина — 80 метров. Но все видно, как при полной луне, хоть газету читай. Значит, можно и к тралу подкрасться без света, чтобы не спугнуть рыбу, и увидеть, как она попадает в сеть. Зачем это нужно? Чтобы разработать наиболее правильную форму трала: установив, куда сельдь уходит от опасности: вверх, вниз или в сторону, — предусмотреть это в конструкции.

В каюте старпома обрабатываются данные первых наблюдений. Теперь ясно, почему переглядывались Радаков с Ажажой.

— Помните, как все было распланировано? Мы идем к Фарерам. Находим «Месяцева», а он нам ищет косяки. А как вышло? Шторм. Гидроакустические приборы на поверхности ничего вразумительного сказать о перемещении рыбы не могут. Вот промысловики и растеряли селедку. А мы ее нашли! Только лодка погрузилась, как эхолоты стали писать сельдь. Под водой шторм не помеха для приборов. Понимаете, что это означает? — увлекаются ученые. — Подводная лодка может быть не просто научным, но и поисковым судном.

Механик Юрий Иванов внимательно слушает, переводя взгляд с Радакова на Соловьева, с Ажажи на свой блокнот. Можно подумать, что он рисует. Но когда беседа на миг обрывается, Иванов сразу подсаживается к ихтиологам:

— Ребята, а ведь с лодки рыбу ловить можно. Ей-богу! Вот смотрите. — Он показывает свой чертежик. — Сюда врубить лебедку. А так вынимать трал. Нырнул в косяк — захватил рыбку. Вынырнул — выбрал улов в лодку.

Что ж, может быть, со временем именно так и будет. Десятки подводных лодок — и дизель-электрических и атомных — станут бороздить голубой континент, находя скопления рыбы и наводя на нее промысловый флот, как это впервые в истории науки сделала наша «Северянка». Подводные лодки будут разыскивать и ловить редкостных, еще неизвестных глубоководных животных. Вести археологические раскопки в затонувших городах и — кто знает! — может быть, в самой Атлантиде. Отыскивать месторождения железа, титана, золота и другие сокровища, которыми так богат океан и которые пока еще скрыты от глаз и рук человека. «Северянка» родилась под счастливой звездой, под знаком спутника Солнца. И если человек все увереннее покоряет заоблачные выси, то океану от него просто некуда деваться.

Рыбьи песни

Научная группа все чаще собирается за столом кают-компании. Разворачиваются бесконечные ленты, снятые с эхолотов, вынимаются записные книжки и вахтенные журналы. Какой же основной вывод сделан в результате исследований?

На основании многолетних наблюдений, показаний гидроакустических приборов предполагалось, что сельдь в январе спит: днем — на большой глубине, а в сумерках — ближе к поверхности. Предполагалось, но кое у кого возникали сомнения. Теперь сомнений нет. Воочию, собственными глазами, участники экспедиции на «Северянке» увидели сонную рыбу, дремлющую в самых неожиданных позах, шарахающуюся с наступлением дня от света. Как только забрезжит рассвет, сельдь опускается, а к вечеру ее разрозненные стайки собираются в косяки и «подвсплывают». Именно в эти часы, когда сельдь движется, ее и нужно ловить.

— Почему? — Радаков пытается подыскать сравнение. — Ну... возьмите обыкновенную муху. Паутина — это трал, а муха — селедка. Муха попадает в паутину на лету, а сельдь в сеть, так сказать, «на плаву». Чем больше муха мечется, тем крепче она запутывается. Так и селедка.

Под водой мы находимся подолгу. На глубине все оживляются: морскую болезнь снимает как рукой. В носовом отсеке, рядом с приборами, открылась импровизированная парикмахерская. Фомин вовсю работает машинкой, а его клиент доктор Грачев от удовольствия жмурит глаза. В другом отсеке выпускается первый номер газеты.

Сердце лодки-машинное отделение. 

Радаков проявил недюжинные способности художника. На заголовке значится: «Рыбий глаз». Из-за стекла иллюминатора на нас глядит лупоглазая рыбина с накрашенными помадой губами. Поэт в душе и техник поневоле, Ажажа рифмует текстовки. Иван Андреевич Бугреев дает руководящие указания стихотворцам и живописцам.

А в кают-компании, завешенной белоснежными простынями, идет очередной сеанс «сжигания заживо». Так мы именуем систематические облучения кварцевой лампой. Дмитрий Парменович Зуихин неосторожно обращался с солнечной энергией и «обгорел» так, словно пролежал день на крымском пляже. И все-таки подводное солнце — замечательная вещь: после облучения чувствуешь себя бодрее, перестаешь замечать, что в отсеке нет и десяти градусов тепла.

Как-то ночью меня разбудил толчок в спину.

— «Огонек» приглашают в центральный пост!

Спешу в центральный. В рубке акустика стоит какая-то особенная тишина.

— Учтите, что вы первый слушаете эту запись, — говорит начальник экспедиции.

Затем что-то щелкнуло, и из репродуктора донеслось:

— Внимание! Включаем магнитофон и преобразователь звука. Северная Атлантика. Борт подводной лодки «Северянка». Глубина — 80 метров. Записываем шумы, издаваемые сельдью.

И вот мы слушаем селедку! Она издает нежные, тонкие звуки, напоминающие не то мурлыканье, не то посвистывание. Чувствуется, что это не одна и не две рыбы. Их много, они окружают своим пением лодку со всех сторон. Ажажа включает гидролокатор — да, сельдь по всему горизонту.

Вот теперь и скажи: «Нем, как рыба»! А она даже в полусне болтлива, как сорока.

— Что, если попробовать искать сельдь по ее голосу? — спрашивает Васильев.

Да... Но рыба говорит! Известно, что еще в древности финикийские рыбаки находили по звуку стаи барабанщиков. «По голосу» ищут рыбу малайцы. Рыбацкий старшина свешивается с лодки, погружает голову в воду и, услышав крик тунцов или акул, дает сигнал. Сеть опускают, и начинается лов.

Шумы, испускаемые рыбами, в свое время исследовал молодой талантливый биолог Алексей Константинович Токарев. Он собрал ряд интересных фактов.

«Миром безмолвия» называют иногда подводное царство. Но тишина эта обманчива. Вы услышите в глубине и лай ставриды и цоканье кефали. Вот раздается отдаленный стук отбойного молотка. Это барабанщик. На его зов отвечает барабанной дробью другая рыба, третья... Любопытно, что по голосу рыб можно определить их характер. Жирный, неповоротливый морской налим хрюкает и урчит, как свинья, завидя пищу. Ленивая, сонная селедка мурлыкает, как пригревшаяся кошка. Но вот слышится разбойничий свист, улюлюканье. Это, пугая вскрикивающих селедок, в косяк врезается акула. Доносятся стон и хруст пожираемой рыбы. На чавканье и крики спешат другие хищники...

Итак, рыбы говорят и слышат друг друга. А нельзя ли, записав их голос на пленку, передавать его в пространство и приманивать рыбу, собирать в косяки и ловить? Возможно, но до этого еще далеко.

Наши размышления прерывает голос из репродуктора:

— Косяк прямо по курсу!

— Ничего не понимаю, — бормочет Ажажа и торопится в центральный. Через минуту оттуда он отдает команду:

— Включить эхолоты!

У гидролокатора — В. Ажажа. Сельдь «прослушивается»  по всему горизонту.

Проходит немного времени, и приборы записывают густое скопление рыбы и сверху и снизу. Действительно, мы врезались в косяк. Но как его нашли? Оказывается, акустик Васильев включил во время вахты преобразователь звука. Он услышал характерное мяуканье, настоящий кошачий концерт. «Косяк!» — решил акустик и сообщил в центральный.

А через час было таким же образом обнаружено еще одно скопление.

Не знаю, как думают ученые, но сдается, что в эту ночь положено начало новому методу поиска рыбы.

По-своему оценила это событие редколлегия юмористической газеты, готовившая последний, прощальный номер. «Рыбий глаз» был переименован в «Рыбий глас»?

...И вот мы возвращаемся домой. В Москву отправлена радиограмма о том, что задание выполнено. Ученые, не откладывая, садятся за отчет.

С каждым утромволны нарастает ледяная корка и на металлическом корпусе лодки и даже на одежде сигнальщика. 

Чем ближе к дому, тем холоднее, тем толще ледяной нарост на лодке. Но сознание того, что проделана большая и полезная работа, результаты которой еще не раз благотворно скажутся на делах будущих исследователей моря, облегчает трудности последних дней. Застыл, словно врос в лед и металл, вперед смотрящий Владимир Шпак, только вчера, под водой, принятый в ряды партии коммунистов. В который раз чудеса жонглерского и поварского искусства, несмотря на девятибалльный шторм, показывает у плиты кок дядя Ваня. Возятся над какой-то разболтавшейся от качки деталью дизелисты, насквозь пропитанные соляром. Экипаж — боевой, дружный, жизнерадостный — несет последнюю вахту. И поется сложенная общими усилиями на мотив «Реро» песня:

Верь нам!

Если ты ходил хоть раз к Фарерам

И хлебнул норд-оста полной мерой,

Снова в бури ты пойдешь.

В. КРУПИН.

Фото автора

Журнал «Огонек», №12, 1959 

Просмотров: 1836

Дата: Четверг, 23 Мая 2013

Комментарии к статье: