После боя

 

 

 

 

Гул орудийных залпов утихал.

На первом этаже полуразрушенного здания школы, в бывшем спортивном зале, среди разбросанных матов и плохо натянутых турников стояли длинные скамьи. Несколько линялых штор, наброшенных на туго натянутую поперек зала проволоку, служили занавесом.

До начала концерта оставалось менее получаса, и мы — фронтовая концертная бригада молодых актеров, студентов театрального училища — ждали зрителей.

Выступления наши проходили всегда с успехом. Песни, музыка, стихи напоминали о мирных городах и селах, о родных и близких, обо всем том, ради чего солдаты не жалели своих жизней.
Появился лейтенант.

—   Артисты  на  месте?

—   Да, да, на месте!

—   Сейчас начинаем, народу пока немного, но остальные, возможно, подойдут. Проходите, товарищи!

В дверях появились бойцы. Они двигались медленно, усталость будто висела на их плечах, руках, на расслабленных ногах. Расстегивая на ходу ремни, вороты гимнастерок, не спеша устраивались кто где — на скамьях, матах, а то и прямо на полу...

Хлопотливый лейтенант прикрыл дверь, махнул мне рукой—дескать, начинай.

Я, как ведущий, раздвинул занавес и бодрым голосом приветствовал зрителей от имени нашего коллектива. Солдаты разглядывали мой костюм, галстук, лениво перебрасываясь словечками...

—   Чайковский. «Мелодия». Соло на скрипке! — объявил я первый номер.

Наступила тишина. Вышел скрипач. Обстоятельно уложил на плече скрипку. И полилась музыка. Он очень любил скрипку и всегда играл с наслаждением.

«Мелодия» Чайковского — произведение лирическое, мягкое, очень русское. Тысячи воспоминании кружат и кружат, обволакивая поэзией будничный день, унося мысли то в прошлое, то в будущее.

Сосредоточенные, серьезные глаза солдат были прикованы к рукам скрипача... Музыка разглаживала суровые морщины, глубокие складки бровей и губ...

Вдруг среди тяжкого мужского, прокуренного дыхания я услышал храп. Приглядевшись, я заметил, что многие солдаты дремлют, с трудом разжимая падающие веки, я посмотрел на музыканта. Он играл, ничего не подозревая, будто в зале была по крайней мере тысяча слушателей и концерт проходил в консерватории. Он играл вдохновенно, легко, с чуть заметной самодовольной улыбкой мастера.

Вот последний аккорд. Готовый принять овации, скрyhe;fnипач опустил смычок. В эту минуту к нему подбежал лейтенант и грозным шепотом произнес:

—   Играй дальше! Они спят, ты же видишь! Они устали. Они после боя! И спать им осталось...— он посмотрел на часы...— меньше часа. Играй, милый, а то проснутся.

И скрипка запела вновь. Он играл одну пьесу за другой. Чайков-
ского сменил Бах, Баха — Бетховен, и вновь Чайковский...
Солдаты похрапывали. Изредка кое-кто дремотно открывал веки, но, увидев скрипача, закрывал, видимо, уверенный, что концерт еще только-только начинается.

Но вот отворилась дверь, и чья-то рука растолкала спящего около порога. Тот проснулся, ударил в ладони. Мгновенно проснулись остальные и дружно зааплодировали.

— Выходи! По машинам!— раздалась команда.

На ходу приводя себя в порядок, исчезли наши зрители.

Гул орудийных залпов нарастал.

Журнал «Огонек», август, 1970