…поле перейти

 

 

Мы сидели за столом, и Николай Алексеевич перебирал кипу поздравительных телеграмм. Не забыли своего почетного пионера ребята из 663-й школы. Хорошие, теплые слова написали министр транспортного строительства, сотрудники Всесоюзного общества изобретателей и рационализаторов...

— А вот эта телеграмма, от старого моего друга, попала, можно сказать, в яблочко,— улыбнулся Николай Алексеевич.—Кроме здоровья и долгих лет жизни, он желает мне веселых толстых внуков. Два внука уже есть. А вчера родился третий. В соответствии с пожеланием, веселый и толстый... Назвали, конечно, Николаем,— с гордостью заключил дед.

Я всматривался в добрые, внимательные, чуть усталые глаза Николая Алексеевича. Человек прожил без малого шестьдесят, был одним из первых метростроевцев, воевал, защищал Москву, а потом снова воевал, только теперь уже с самим собой. Двадцать восемь лет ежедневных побед и поражений! Для большинства людей забить гвоздь, написать письмо или застегнуть пуговицу — пустяк1 А для Николая Алексеевича Феноменова — еще одна победа. И рассказ его обо всех этих годах можно спрессовать всего в четыре слова. Но только для этого надо в корне переделать знакомую всем пословицу: «Жизнь прожить — поле перейти». Да. С поля-то все и началось.

Сырое, слякотное утро 28 марта 1942 года могло быть последним в жизни Николая Феноменова.

—  Мина разорвалась перед самым лицом,— вспоминает он.— Успел прикрыться прикладом автомата... Пришел в себя, оказалось, что оторваны кисти обеих рук. Один глаз выбит, а другой только и может, что отличить день от ночи...

Война для солдата закончилась. Впереди госпитали и бесчисленные операции. Академик В. П. Филатов вернул зрение, другие врачи раздвоили культи рук, и Николай Алексеевич научился брать ложку, карандаш, расческу... По ночам солдат снова и снова переходил то роковое поле. А днем бесконечные тренировки — тренировки мышц, тренировки воли. Теперь вся будущая жизнь казалась минным полем, и надо было его перейти.

Хотелось на фронт, хотелось драться, мстить. Но инвалидов первой группы на фронт, конечно, не пускали.

—  Не все выбирали тогда правильную дорогу,— с горечью говорит Николай Алексеевич.— Народ после войны был жалостливый, сердобольный. Кое-кто этим пользовался. Встречал я в пригородных поездах соседей по госпиталю: культи выставит наружу, чтобы, значит, растрогать «братишек и сестренок», зажмет кое-как кепку и гнусавит песню о жене, которая нашла себе другого... Рубли, само собой, так и сыплются. Отвернусь, бывало, к окну, стисну зубы и, кажется, вот-вот свихнусь. Ведь свой же человек, фронтовик, не раз смотрел в глаза смерти — не дрогнул, выдержал. А мирная жизнь сломала... Нет, все-таки минное поле перейти проще, там все ясно: подорвешься сам, зато расчистишь путь другим. А тут... Да-а-а, в таком положении ручаться за себя трудно. Кто знает, что было бы со мной, если б не друзья!

Собралось нас тогда шестеро: у кого нет рук, у кого — ног, а у кого — ни того, ни другого. Но ребята были железные. Решили любой ценой вернуться к трудовой жизни. Выхлопотали на станции Луговая  дачные участки,  купили в рассрочку домики и начали работать. Валили деревья, корчевали пни, засыпали канавы, рыли колодцы... Мало-помалу забыли о своих бедах и носились по магазинам в поисках гвоздей, досок, саженцев, удобрений.

Постепенно я научился пользоваться топором, молотком, пилой, лопатой, даже деревьям делал прививки. И виделись мне богатые урожаи клубники. Не исключено, что так бы всю жизнь и вертелся между клубникой, медным купоросом и рынком. Но мне повезло. В начале сорок девятого года случайно встретил Дмитрия Константиновича Верейнова — старого товарища по Метрострою. Жизнь моя, можно сказать, перевернулась. А Верейное вместо того, чтобы поохать, посочувствовать, взял да и бахнул: «Чего лодырничаешь? Иди работать!» И в самую точку попал. Именно такой разговор был мне нужен. А потом сунул мне книжку по электротехнике — до войны-то я был электрослесарем,— с  тем   мы    и    расстались...

И снова солдат как бы перед минным полем. Жизнь вроде наладилась: огород, садик, заботливая жена, дети. Если что не получается — помогут, пожалеют. А там — производство. Да еще подземное. Каждый человек на счету. Скидок и поблажек не будет. Или, хуже того, начнутся за спиной шепотки: что, мол, с него взять,   инвалид   и   есть   инвалид...

Не одну бессонную ночь провел Николай Алексеевич, прежде чем забросил в крапиву садовые ножницы.

—  Пришел я на станцию «Новослободская» — тогда ее только начинали строить,— продолжает Феноменов,— разыскал главного механика Верейнова. Он сразу отправляет оформляться. А в отделе кадров и слышать ничего не хотят. Хорошо, помогла Татьяна Викторовна Федорова — она была начальником строительства,— а то пришлось бы лезть в крапиву за теми  ножницами...

Начал Николай Алексеевич слесарем-инструментальщиком, потом окончил Московский техникум железнодорожного транспорта, работал механиком участка, теперь начальником механического цеха СМУ-3 Мосметростроя. Десять станций метро построено при его участии за эти годы!

Беседа наша подходила к концу, и я задал «коварный» вопрос:
—  Тяжело    ли    бремя    славы? Николай Алексеевич   отодвинул
телеграммы,   закурил   и   серьезно ответил:

—  Понимаете, в этом году у меня два больших события. В феврале присвоили звание заслуженного строителя РСФСР, а теперь— Героя Социалистического Труда. Что говорить, приятно, конечно, и радостно. Но я думаю о другом. Мне пятьдесят восемь. Пенсионный возраст вышел восемь лет назад. Можно бы и на покой — к садику, клубнике, курочкам. Но я буду работать!

Работать, пока ноги носят!.. Инвалидов войны и жертв несчастных случаев немало. По себе знаю, как легко в таком положении отчаяться, а то и вовсе опуститься. Если говорить по большому счету, главная моя задача — доказать, что каждый человек может вернуться в строй и обрести смысл жизни. Каждый должен перейти свое поле, каким бы оно ни было. Тогда и. жизнь будет прожита не зря.

Журнал «Огонек», август 1970