Хлеборобы
Они пришли сюда, как командиры перед боем, чтобы еще раз взглянуть на место предстоящего сражения. Постояли, помолчали. И в эти минуты, как мне показалось, они думали не о трудностях предстоящей уборки, а о том, что нет в мире хлебороба, который не пришел бы в восторг при виде такого поля. Шестьсот гектаров ровной, как стол, степи и тяжелые волны вызревающих колосьев...
Олег Чебаненко, Борис Александров, Алексей Воробьев и другие комбайнеры колхоза имени Кирова — народ бывалый'. В прошлом году они намолачивали по двадцать пять центнеров пшеницы с гектара. Но сейчас перед таким полем каждый чувствовал себя счастливцем: наконец-то сбудется мечта многих лет.
Володя Матишак подошел к стене плотно прижатых друг к другу растений, сорвал несколько колосьев и стал считать:
— Шестьдесят! Семьдесят! Восемьдесят четыре!..
Алексей Воробьев подсчитал стебли в хлебном кусте: «Пятнадцать!»
— А какой колос набитый!.. Натоптанный...
— Придется жертвовать соломой,— сказал Володя Матишак.— Стебель почти полутораметровый. И плотность большая. Придется вползахвата брать и скашивать повыше от земли...
— Да и две машины за одним комбайном вряд ли успеют зерно вывозить. Пожалуй, через каждые триста метров бункер будет наполняться.
— Да,— подытожил бригадир тракторной бригады Владимир Басок,— в среднем, наверное, центнеров по сорок пять с гектара возьмем.— Помолчал и добавил: — Если ничего не случится.
Меня удивила эта подчеркнутая осторожность. Завтра в пшеницу войдут комбайны, хлеб уже выращен, созрел, что может случиться?
— Урожай в закромах считают,—покачал головой Алексей Евграфьевич Воробьев.— В прошлом году я намолачивал на одном участке до тридцати центнеров с гектара. А потом врезал дождь с градом. После него намолот наполовину уменьшился.
В Щербани — село, известное не только на Николаевщине, но и на всем юге Украины,— я приехал в самый канун жатвы.
— Последнее воскресенье люди отдыхают нормально,—сказал мне председатель колхоза Николай Николаевич Рябошапка,— потом до конца уборки не только выходных, но для многих и обычной ночи не предвидится.
Наша «Волга» ныряла меж волн хлебного моря по узким дорожкам, зажатым высокой пшеницей. Николай Николаевич проговорил:
— За последние годы мы втрое увеличили свои доходы, в два с половиной раза подняли производительность труда колхозников. И все-таки не это главное. По-моему, главное—научить человека любить землю, уважать свой труд. Остальное, как говорят, приложится. Например, если по-настоящему любить и уважать нашу землю, то собирать на ней меньше, чем по тридцать центнеров пшеницы гектара, нельзя. Я уверен, что через несколько лет урожай в шестьдесят центнеров не будет диковинкой.
Мы к этому вплотную подходим. А будет у нас — будет и у людей!
Последнюю фразу председатель произнес не случайно. Колхоз имени Кирова, хозяйство высокой культуры земледелия, уже несколько лет специализируется на выращивании семян. Урожай на их полях всегда весомее вдвойне, чем у соседей. Вся пшеница — до зернышка — идет на семена.
...Навстречу нам не раз попадались тракторы, тянущие тяжело груженные прицепы.
— Вам повезло,— заметил Рябошапка,— можете увидеть начало и конец борьбы за урожай. В короткое затишье перед жатвой тракторы свободны. Вот они и тягают навоз на поля под урожай будущего года. На каждый гектар вносим по тридцать, сорок тонн органических удобрений!
Об этом же у меня был обстоятельный разговор с главным агрономом Иваном Алексеевичем Давыденко, По характеру он прямая противоположность председателю
.
Тот импульсивный, в своем увлечении работой вспоминает о необходимости позавтракать уже часов в девять вечера, хотя сам на ногах с пяти утра. Давыденко, наоборот, спокоен, сосредоточен. О зерне может рассказывать, как о живом человеке.
— Пшеница у нас в зиму крепкой пошла, упитанной... Мы ее с осени хорошо подкармливали.
Правда, мягкая долгая осень позволила и сорнякам разгуляться. Пришлось зябь перепахать. А хлеба весной обработали гербицидами. Четырнадцатого марта — помните? —снег такой мокрый валил. Унес азот из верхнего слоя, а корешок-то еще коротенький. Пришлось внекорневую подкормку давать по полтора центнера азотных удобрений на гектар-Неспециалисту трудно понять, какой колоссальный труд за каждым из агромеролриятий. Речь идет о тысячах гектаров земли. Еще несколько лет назад такое было бы физически невозможно. Но сейчас в колхозе около сотни своих тракторов, в том числе и новенькие «К-700» и «Т-150», три десятка различных комбайнов, сотня автомобилей, прорва другой техники. На каждого трудоспособного приходится в среднем по пятнадцать лошадиных сил.
Жатва всегда ожидается как самый большой праздник. Но и труднее она всех других работ, несмотря на обилие техники. Начнешь косить на пять дней раньше наилучшего срока — потеряешь до полутора центнеров зерна на гектаре. А начнешь обмолот дней десять спустя —потери возрастут до двух центнеров на гектаре.
Долог последний день перед жатвой. Но и он прошел. В шесть часов утра специалисты и бригадиры собрались на оперативку.
— Все готово?— спрашивает у главного агронома председатель.
— Да, участки наибольшей спелости определены в каждом отделении.
Подготовительные прокосы сделаны,—отвечает Иван Алексеевич Давыденко.
— Начинать!
И загрохотали комбайны, выходя на поля озимого ячменя. Все зерновые убираются раздельно. В первые дни уборки комбайнеры только косят, косят, косят хлеб, укладывая валки на жесткую щетину стерни. Но вот первые валки просохли — и дохнула жаром жатва!
...Алексей Евграфьевич Воробьев ни на минуту не присядет за штурвалом своего комбайна. Стоит во весь рост. Время от времени заглядывает в открытый люк бункера, где оседает зерно. Измельченная солома упругой струей летит в закрытый прицеп.
Тракторист оставил пустой прицеп для соломы, забрал наполненный и потащил к скирде. А к комбайну уже подошел грузовик. Мощными толчками высыпается по рукаву зерно. Горой растет в кузове. Шофер Иван Голубович не удержался, подставил руки под живой поток хлеба. Не успел Иван вырулить на дорогу, как на поле снова появился трактор с пустым прицепом для соломы, а вдали уже пылила другая машина, готовая стать под полный бункер... На беседу с комбайнером в ближайшие часы не следовало рассчитывать. Но мы все-таки поговорили —утром, около семи часов.
— Самый свободный час на жатве,— говорит Алексей Евграфьевич,— спать поздно, а работать рано: роса на валках.
Я посмотрел на его загоревшее лицо, обнаженные темно-коричневые руки. Тяжело?
— Не знаю,— улыбнулся он,— об этом не думаю. Я бы не уходил с комбайна от росы до росы. Жадность такая, что ли?.. А вот молодые не выдерживают. Первые дня
три наравне со мной работали, а потом отстали. Еще часов десять-одиннадцать вечера, а они уже в бригаду спешат. Когда шоферы и тракторист с тобой заодно, можно до четырех часов утра работать. До росы! Мы в прошлом году так и работали. На тракторе был мой старший сын, Георгий. У меня их, сыновей, семеро. И шфферы подобрались. Вот мы и веселились от росы до росы...
К семенному зерну особые требования. Оно и ценится вдвое-втрое выше обычного. Бывало, зерно лучших семенных кондиций первой и второй репродукций приходилось сдавать как товарное: в горячую пору уборки уполномоченные торопили, и не успевали колхозники его провеять, очистить, отсортировать — довести до ума. Тогда колхозные специалисты сами спроектировали для сортировки семян поточную линию производительностью десять тонн в час. Процесс непрерывной обработки зернового потока! Управляют поточной линией всего два человека: слесарь-наладчик и электрик. И сразу же доходы от продажи зерна возросли...
В штаб уборки стали поступать первые цифры: «Озимый ячмень в третьей бригаде дает по тридцать восемь центнеров». А через два дня: «Озимая пшеница «одес-ская-51» дает по сорок центнеров». Еще через день: «Кавказ» на одном из полей дал около пятидесяти центнеров с гектара».
Все ждали, что покажет «прибой». Это новый прекрасный сорт сильной пшеницы. У него содержание клейковины вдвое выше, чем у «Кавказа». И давать он должен центнеров на шесть побольше... И вот лучший комбайнер колхоза, который не раз завоевывал первые места в областном соревновании, Владимир Матишак завел свой новенький «Колос» в пшеницу, какой еще не бывало. С Владимиром я познакомился в канун жатвы заочно: управляющий первым отделением Арсентий Дмитриевич Шевченко рассказал, что дай Матишаку любую машину, он ее освоит, хоть никогда раньше и не" видел.
У Владимира далеко не богатырская фигура. Кепочка замасленная, с обвисшим козырьком, редкозубая ребячья улыбка. Мы говорили долго и обо всем — о работе, о жизни... Жарища стояла— лопухи обвисали тряпками. А Володя глянул в небо из-под кепочки и сказал: «Хорошо! Погода для жатвы...»
И вот Владимир Матишак врезался в стену «прибоя».
— Сколько дает? — спросил в тот же вечер председатель.
— По первому дню не судить... Мы только гектаров десять обмолотили,-— ответил комбайнер.
— Сколько же с гектара?
— Около шестидесяти, центнеров пока...
Инициаторы Всесоюзного соревнования хлеборобов—украинские механизаторы — свято следуют своему девизу: ни колоса в поле, ни зерна в соломе! Жестки сроки жатвы. Далеко за полночь грохочут комбайны Алексея Воробьева, Николая Хайло, Александра Батюка, Александра Молдава-нова, их товарищей из колхоза имени Кирова. Одна жалоба: «Моторам тяжело...» Это сказал Владимир Матишак.
Журнал «Огонек» июль, 1973
