Последний лось

Было еще темно, когда Джек точными, короткими гребками весла повел челнок по зеркальной поверхности озера. Ни одного звука не доносилось из раскинувшейся вокруг многомильной пустыни — лишь изредка всплеснет вода под веслом или под носом челнока.

—   Рой много ходил по этому озеру в челноке,— сказал Джек, работая веслами.— Тут он и нашел этот урановый клад.

—   Урановый? Не могу представить, чтобы Рой смог это сделать,— отозвался Лоусон.

—   С ним была та женщина, миссис Иген из Чикаго. Она все и сделала. Каждое лето она приезжала сюда ловить рыбу, и Рой ее обслуживал. В тот год улов был из рук вон плох. "Они объездили все озера, но так ничего и не наловили. Как-то, переезжая через это озеро, они видят: самолет кружит над водой. Миссис Иген спрашивает: «Зачем сюда авиация залетела?» Рой и говорит: «Ищут уран. Со счетчиком Гейгера». А эта женщина, так сказать, по уши сидела в бизнесе: закупала товары для большого универмага в Чикаго. «А почему,— говорит она Рою,— нам с вами не взяться за такое дело?» Рой засмеялся и отвечает: «О'кэй». Они наняли в Солт-сент-Мари самолет, раздобыли этого самого «Гейгера» и стали летать над участком. И оказалось, что уранового хлама тут полным-полно...

Лоусон, сидя спиной к Джеку, только безнадежно махнул рукой.

—   Вскорости эта леди сколотила в Чикаго компанию и Роя назначила директором. Позднее довелось им перепродать свою заявку большой американской компании «Уро-кэн». Так вот, на долю Роя из вырученных денег пришлось больше двухсот двадцати тысяч долларов.

—   Боже правый!

—   После тут другие звероловы затеяли самостоятельно искать этот клад. Куда там! Остались без последней рубашки. У них ведь не было такой няньки, как миссис Иген...

—   А миссис Иген с Роем не начинали бурить здесь, на участке?

—   Пробурили две дыры на том берегу Оленьего озера. Просто так, чтобы оформить заявку. А потом стали выжидать, пока не обозначится хорошая цена. А тут «Урокэн» и взяла концессию на всю округу. Эта большая компания начала даже добывать руду. Но Иисус Мария! Можете себе представить, Уил,— в наших-то местах!

—   Да, не могу представить. И вообще не хочу думать об этом.

—   Но вот чего вы не знаете: Рой и слышать не хотел об этих деньгах. Оставил их в банке, а сам вернулся в лес, к своим ловушкам. И его Джинни — тоже: даже длинным багром не хотела дотрагиваться до этих долларов...

—   А Рой жалел потом, что связался с таким делом?

—   Не думаю. Он просто не мог остановить эту леди. Но послушайте, как оборачивается это дело сейчас.

—   Что еще?

—   Как вы думаете, куда пойдет этот куш Роя?

—   Думаю, отойдет налоговому управлению.

—   Нет. Все получит этот толстозадый бездельник, братец Роя. Если только адвокаты сумеют отыскать его в Штатах и вытащить за ноги из какого-нибудь кабака...

—   Да, такие уж это деньги,— сказал Лоусон.

—   Совершенно         верно! — воскликнул Джек и почесал лысину.— Такие деньги всегда какие-нибудь ублюдки прибирают к рукам.

Уже начал пробиваться рассвет, словно кто-то раздвигал большой серый занавес. Они почти доплыли до небольшой песчаной отмели, где Джек должен был покинуть Лоусона. Лоусону предстояло подняться по каменному нагорью, а Джек пойдет назад к озеру, начнет описывать большую кривую, двигаясь с тыла, и они встретятся у хижины-однодневки, которую Рой соорудил много лет назад на самой середине участка.

—   Погодите-ка минутку! — вдруг проговорил Джек, вынимая весло из воды.

—   А что такое?

—   Вы ничего не слышите?

—   Нет.

—   Мне показалось: старый бык затрубил. Только где-то далеко. Очень далеко.

—   Ну, для лосей сейчас уже поздно трубить,— усомнился Лоусон.

—   Только не здесь. Они и в декабре, бывало, ревут вон в тех скалах, зовут друг друга. Но нашему быку, правда, звать некого. Ни коровы нет, ни соперника-быка...

—  А вы твердо убеждены, Джек, что он последний?

—   Как же не твердо? Я знаю местность. И знаю, о чем думает этот старый бык. Он ищет то, чего не может найти, хотя и знает, что он последний.

Джек вытащил лодку на песок. Лоусон с мешком за плечами вступил на берег. Джек протянул ему тяжелый винчестер-348 и сказал:

—   А вы ведь, как прежде, молодой и крепкий, Уил! Таскаете с собой эту чертову пушку.

—   Зато пуля из нее, если угодит в кого-нибудь, убивает наповал. И не понадобится глядеть, как раненый зверь мечется и истекает кровью, прежде чем издохнуть.

—   Ладно. Только будьте все время настороже,— сказал Джек,— потому что старый бык, если зайдет с тыла, обязательно кинется, как те испанские быки. Мне не хотелось бы собирать вас по кускам. Он свирепый и отчаянный, этот старый зверь. Так что берегитесь!

Джек был уже в сотне шагов, когда докричал свои последние предостережения. Лоусон стал смотреть, как плывет челнок, задрав нос из-за перегруженной кормы. Джек сильными гребками гнал свою посудину к берегу. Он был готов выполнить свой маневр и помочь Лоусону накрыть старого быка там, наверху, в его скалистом обиталище.

Лоусону было незачем спешить, и он следил за Джеком до тех пор, пока тот не скрылся из виду. Тогда он заложил четыре патрона в магазинную коробку винчестера и повесил ружье через плечо. Он глубоко вдохнул утренний возух и двинулся вверх по каменистому склону, через первую, вторую, третью рощицы молодых деревьев.

Пейзаж становился беднее, чем внизу: полстолетия назад тут начали хозяйничать лесорубы, они почти начисто свели ель, сосну, лиственницу. И все-таки здесь, среди этого лесного молодняка, его ожидало то, для чего он так рвался сюда: поиск лося, старого быка, последнего из своего рода. А может быть, это окажется и поиском того неповторимого, что еще живет, притаившись, в нем, Лоусоне?

—   Я вышел добывать лося, я на охоте,— строго приказал он себе.— Довольно этих интеллигентских снов средь бела дня, бесплодного дрейфа мыслей в голове!

Первая миля была только началом, как бы ничейной полосой между озером и нагорьем. Но еще одна, другая миля — и вот он уже в плену у гигантской, поросшей лесом, величественной пустыни Канадского Севера. И уже нет вокруг, куда только достает глаз, ничего, что могло бы идти в счет,— только он один со своими мыслями. Что же в конце концов ожидает его здесь? Он старался не думать об этом. Может быть, всего лишь прощальный взгляд на себя, перед тем как он вернется назад, к жизни, сотканной из уступок...

—  У Ренэ, наверное, теперь тоже такие мысли,— решил он, но глаза его уже зорко смотрели по сторонам, ища еле заметных следов, какие оставляет на ходу лось.— Она,— вернулся он к Ренэ,— должно быть, тоскует по той юной француженке, какой была когда-то, самозабвенно мчащейся на старом велосипеде по аллее, обсаженной голыми зимними деревьями, там, в Кур Ми-рабо, в Эксе.

Что ж, он не может думать и решать за нее. Хотя и за себя тоже... Поэтому — сосредоточиться на старом быке, который ждет где-то там, впереди! Он ведь знает — этот последний лось,— что это будет решающая встреча между ними...

Вот они наконец, эти следы! Он видит их: два клочка шерсти и немного лосиного помета у нижней части ствола одинокой ели.

«Имитация любви,— объяснял им Энгус, когда они находили такие следы. — Лось трется задом о ствол дерева, когда не может найти вовремя подругу. Отчаяние...»

Причиной может быть и другое: лось пытается избавиться от изматывающего зуда, вызываемого какими-то партеногенетическими паразитами, которые поселяются в слизистой оболочке прямой кишки. У некоторых видов китов подобные паразиты заводятся в складках губ. Вообще говоря, подумал он вдруг, живое существо выживает или гибнет в зависимости от того, насколько оно способно справиться со своими паразитами...

Этому помету, видимо, не больше двух дней. Но старый бык мог ведь уйти и укрыться где-нибудь, пусть даже не очень далеко отсюда. Лоусон решил подняться на продолговатый волнистый кряж, это даст ему преимущество: с высоты наблюдать легче.

—   И уберечься от нападения с тыла,— напомнил он себе.— Ты вступаешь теперь на территорию противника!

Два часа он поднимался по крутой, петляющей тропе, которую когда-то показал ему Рой. Теперь на поворотах тропы он снова и снова всматривался в каждое дерево, в каждый куст, хотя, казалось бы, уже видел все за несколько минут до этого. Вступало в действие зрение охотника. Это пришло само собой, оставалось только остерегаться коварства того, другого, по следу которого он идет, — таинственного отшельника, которого он собирается убить. Убить — и тем оправдать перед собой собственное, уже недолгое существование?..

Какая все-таки жалость, что участок Роя опустел! Он подумал об этом, но мысли его уже отвлекло нечто другое: он стал понемногу примечать, что в лесу еще водится малый зверь — шумливая красная белка, лиса, запах которой донес ветерок... Чей-то короткий визг — это, должно быть, норка, а может, и ласка? Здесь еще хватало этого малого меха, чтобы прокормить скромного зверолова, пусть даже большой зверь и большой мех ушли дальше, на север.

Никому после смерти Роя не приходит больше в голову ставить ловушки на его участке. Даже когда под носом уран. Так или иначе, это общая беда, подумалось ему. Скромно прожить на американском континенте никто больше не в состоянии, даже в лесной глуши. Тот же неумолимый груз давит на человека и здесь, как где-нибудь в Литл-Роке, Арканзасе или на Мэдисон-авеню в Нью-Йорке. Накопляй либо погибай! Хватай все, используй любой способ, иначе тебя мигом загонят в угол. Тебе останется одно — сжать кулаки в отчаянной надежде хоть как-то защитить себя.

—   Ладно, хватит об этом,— еще раз сердито оборвал он себя.

Лоусон подошел к краю скалы, и некоторое время стоял, глядя на север, на бесчисленные озера и болотистые полянки, которые так любят лоси.

—   Он непременно где-то здесь, близко,— решил он.— Так не думай же ни о чем другом. И предоставь роду человеческому самому справляться с его заботами!

Это была циничная мысль. Но именно она была нужна ему сейчас. Он должен целиком подчиниться закону охоты.

В следующие два часа он обнаружил еще два следа: несколько свежеобломанных зеленых веток на высоте головы лося и два слабых отпечатка копыт на сырой палой листве. Он почувствовал, что идет по верной дороге — по той, где прошел старый бык.

Рой был прав, когда говорил, что эта тропа — самая надежная, если ты собрался охотиться на лося в этих местах. Но Лоусону не хотелось все-таки дать промах, стреляя по старому быку, который где-то здесь ждет его. «Нет, старина, тебе не обвести меня вокруг пальца»,— усмехнулся он, и сбросил рюкзак на землю. Потом, разжег небольшой костер, и стал кипятить воду для кофе к завтраку.

—   Я лучше немного посижу и подумаю о тебе, старина,— сказал он вслух.— Наверно, и ты размышляешь сейчас обо мне!

За завтраком он съел четыре сваренных вкрутую яйца, которые достал из пластмассового ящичка. Покончив с едой, он прилег на землю, вытянулся на спине, и тут услышал, как хрустнул под ним маленький контейнер для яиц. Он досадливо поморщился.

—  Чертов мусор,— проворчал он.

Повсюду этакая дрянь сопровождает тебя в жизни! Заменители всех сортов и видов, пластмассы, искусственные химические материалы... И каждый из нас покорно и беспомощно допускает в свою жизнь эти объедки с пиршественного стола природы. Такова, конечно, и его собственная жизнь. Неужели не осталось ничего безыскусственного, первозданного? Или и это — одна из тех же уступок, от которых ты настолько потускнел и угас, что не годен уже на что-либо подлинное?

—   Чик-а-ди-ди-ди-ди...

Лоусон осторожно, почти не поворачивая головы, огляделся. Он притянул к себе винчестер, положил его на колени, и стал внимательно вслушиваться. Из кустов доносились десятки слабых потрескиваний, но так бывало всегда, и это не говорило о присутствии старого лося.

—   Ты лжешь,— прошептал он в ответ на этот слабый, беспокоящий шумок.— Все лгут,— добавил он громче.

Лгут - в чем?

В том-то и состоял мучивший его вопрос. В чем, например, лжет он самому себе? Он
этого не знал. Он мог только здесь признаться себе в том, что впустую потратил лучшие годы своей зрелости. Пятнадцать лет он отдал тому, чтобы придумать способ уберечь от вымирания два вида — арктического кита и тихоокеанского лосося... Недавно, два месяца тому назад, в жаркий, душный день, когда он спускался по расшатанным деревянным ступенькам старой лаборатории в бухте Беррард, его вдруг осенило: полтора десятка лет тяжелых усилий — а он не только не сделал, но и не мог сделать ничего. Потому что оба эти вида обречены! Если не теперь и не вскорости, то, в конечном счете.

—   И ничто не может отменить этого,— заговорил он, обращаясь к свинцовому канадскому небу, которое плыло над ним. — Абсолютно ничто!

Некоторые виды, правда, могут выжить. Но только потому, что самой природе приходится превращать себя в зоопарк, чтобы спасти их. Заповедники? Это только удобная вывеска, придуманная людьми, чтобы оправдать превращение природы в уставленный клетками зверинец...

—  Чик-а-ди-ди-ди-ди...

Снова над ним насмехается какой-то маленький крылатый задира... Лоусон приподнялся и сел. И вдруг услышал отчетливый, сильный   треск в кустах. Ах, вот, вот оно!

Он схватил винчестер. Но в то же мгновение ворвался мощный гул, как от бульдозера, расчищающего просеку в лесу. Это был он, старый бык! Он ломился сквозь подлесок, сокрушая все на своем пути, в какие-нибудь десять секунд отчаянного бега пронесся по луговине и пропал в лесу. Когда Лоусон вскочил и бросился за ним, его и след простыл.

—  Чертов идиот! — простонал охотник, награждая этими словами самого себя.

Он торопливо уложил рюкзак, вскинул его на плечи, раздраженно пхнул в кучу листьев дурацкий пластмассовый контейнер, затоптал костер, забросал землей пепел. Подхватив винчестер, он бросился бежать. Теперь вместо слепого выслеживания зверя начиналась злобная, нетерпеливая погоня. До сих пор он еще втайне колебался, хочется ли ему или нет застрелить этого старого быка. Теперь никаких колебаний. При первой же возможности он всадит остроконечную пулю винчестера в раздувающиеся, пульсирующие легкие, или в печень, или в сердце огромного пустынника — зверя.

—  И никакой возвышенной чепухи во время работы! — зарычал он на себя, все ускоряя бег.— Если уж тебя влечет к мировым проблемам, к этим проклятым противоречиям, не тебе решить их в одиночку... Твоя отживающая молодость очертя- голову рвется сейчас сквозь лесную чащу! Спеши за ней и убей старого быка!

Но и к десяти часам следующего утра он не смог настигнуть свою добычу. Ночь пришлось провести в спальном мешке под навесом скалы. Винчестер он положил рядом с собой, с патроном в стволе. Ночью он слышал голодный вой лесных волков — для них тут было мало пищи, и он не рискнул оказаться застигнутым врасплох стаей отчаявшихся хищников.

Он обрадовался, когда начался рассвет. Утро пришло ясное, холодное, с девственно голубым небом. Воздух был так прозрачен, что каждая малость виделась отчетливо, как стрелки на циферблате наручных часов.

Он потратил еще некоторое время на завтрак — сэндвичи, кусок мяса, поджаренный на слабом огне, и кофе, такой сладкий, что, запивая им еду, он не чувствовал ее вкуса. Потом он поднялся и стал готовиться.

—  Ну что ж,— сказал он себе, затаптывая огонь.— За работу...

Он оставил патрон в стволе винчестера. Обычно он неохотно делал это, предпочитал досылать патрон перед самым выстрелом, пока зверь не скрылся. «Сейчас иное дело»,— подумал он.

До сих пор он шел за старым быком, увязывая в уме логику поведения животного с тем, что видел собственными глазами. Теперь было ясно, что старый бык на время будет чувствовать себя в безопасности и станет кормиться где-то там, впереди. И он двинулся быстрым  шагом, слегка  наклоняясь
корпусом вперед,— так его учил ходить Рой, приговаривавший при этом: «Мозги свои, приятель, выдвигай на передовую позицию».

Что ж, мозг его работал сейчас, как отлаженный механизм. Несколько раз он улавливал впереди звуки, напоминавшие шарканье копыт по листве. Дважды замирал на месте, дожидаясь, пока красные белки привыкнут к нему и вернутся к своим беличьим делам.

Вскоре уже на четвереньках он подползал к краю небольшого пригорка, откуда видно было лосиное пастбище. Полчаса он потратил на то, чтобы получше разглядеть очертания молодого леска напротив — ведь лосиные рога легко маскируются под ветви деревьев. Потом он осторожно двинулся дальше, чувствуя, как наконец, возвращается к нему старое, несравнимое наслаждение охотой.

—   Внимание! — прошептал он.
Что-то заставило его скинуть рюкзак к подножию старой ели. Он почувствовал, как заколотилось у него сердце, и бодрящий холодок пробежал по спине.

Крак... Крак... Крак...

Старый бык возился впереди, совсем близко. Лоусон загоревшимися глазами уставился на опушку березового подлеска, откуда должен был появиться этот старый урод. И тут же он услышал, как лось терся рогами о дерево.

—  Давай! — прошептал он нетерпеливо, и на несколько мгновений закрыл глаза, чтобы потом яснее видеть (тоже наука Роя). Когда он их открыл, вокруг было так тихо, что он отчетливо услышал, как старый бык что-то жует.

Потом жевание прекратилось, и Лоусон решил, что бык думает. Он медленно поднял винчестер — так, чтобы легко было его вскинуть и прицелиться. Он сказал себе, что надо выждать еще. Но через три бесконечные минуты понял, что пора сделать еще несколько шагов вперед.

Он отделился от старой ели и, не спуская глаз со своих ног, стал беззвучно передвигать их по мокрой земле. Так он продвинулся на несколько ярдов. И уже готов был наметить направление дальнейшего продвижения, как вдруг остро почувствовал, что совершенно открыт сбоку, с правой стороны. Он торопливо повернул голову вправо.

Там, меньше чем в десяти ярдах от него, стояло, низко наклонив рогатую голову, косматое чудовище — старый бык. Это могло кончиться только так, как кончилось. Старый бык кинулся.

Искать спасения было бесполезно. Винчестер, который он еще попытался вскинуть, был в его руках как мертвая дубинка. Но выстрел все-таки раздался — прежде чем он успел прицелиться. В то же мгновение рога поддали его под правую руку, вошли в ребра, в поясницу, ударили по затылку. Он взлетел на воздух. На одну долю секунды у него мелькнула дикая мысль: он так прочно насажен теперь на эти вилы, что никто уже не сможет его отцепить...

Но нет, он был отброшен в сторону, к деревьям, и свалился на землю. Он уже понимал, что тяжело изувечен, но обрадовался тому, что избавился от страшных, беспощадных рогов.

—   О, я безмозглый ублюдок,— успел он еще простонать в беспамятстве. Жестокая боль в изуродованном теле, ужас, потрясение — все это поглотило его и увлекло в бездонную тьму.

Когда он пришел в себя, первым его чувством было удивление. Бык лежал в кустарнике прямо перед ним, как огромный, туго набитый тряпьем старый диван.

Лоусон несколько мгновений вглядывался, потом понял, что произошло. Он только не знал, сколько времени был без сознания. И он боялся пошевелиться. Ребра у него с правой стороны, видимо, пошли к чертям. Он чувствовал, как кровь течет где-то из живота. Головы он повернуть не мог — шея была вспорота сзади до самой лопатки. Но тут он еще раз поднял глаза на быка, и увидел, что тот мучительно пытается подняться на ноги...

—  Должно быть, попало ему в грудную клетку,— проговорил Лоусон. Но слова эти донеслись до его сознания откуда-то издалека. Он решил, во что бы то ни стало смотреть на то страшное, что было у него перед глазами. И главное — не терять сознания. Он пока еще не испытывал страха, но уже боялся той минуты, когда страх придет...

Он с трудом начал было выпрямлять левую ногу, но бессильно откинулся на спину. Нет, он не будет думать о себе — этого он боялся тоже.

«Хотелось бы знать, где сейчас Джек? — обратился он к прекрасному голубому небу.— Он ведь слышал мой выстрел?»


Они условились, что в случае бедствия сигналом будут три выстрела с короткими промежутками. Но все равно, винчестера не было видно. Он с невероятным усилием приподнялся, и снова потерял сознание. Очнувшись, он все-таки огляделся, и тут заметил, что ружье торчит в мягкой земле стволом вниз, всего в нескольких дюймах от ступни его левой ноги.

—   Ради бога, только осторожно,— сказал он себе. И хотя у него не было сил пошевелиться, и уже в глазах накипали непрошеные слезы, он стал подвигать левую ногу, пока ступня не зацепила ружье, и не опрокинула его. Винчестер упал прямо на него, крепко стукнув по лбу и окровавив щеку.

Он призвал на помощь всю свою волю и взял ружье левой рукой. Придерживая его ногой, он нащупал пальцами затвор и дослал новый патрон.

Приподняв голову, он увидел, что бык сумел-таки подняться на ноги. Зверь повернулся вполоборота, и стала видна ужасная дыра, пробитая выстрелом в его груди. Кровь стекала оттуда струйками. Мучимый собственным страданием, Лоусон решил, во что бы то ни стало добить старого быка. Добить, чтобы тот не погибал в мучениях...

—  Только спокойно,— простонал он, словно устанавливая последнюю связь между изувеченными телами обоих — его и лося.

Он, как мог, направил винчестер в сторону старого быка и, как мог, стал прицеливаться. Несколько мгновений они глядели друг на друга, словно борцы на арене, постигая трагическую суть того, что сейчас должно было совершиться.

Потом Лоусон нажал курок. Старый бык зашатался, осел на задние ноги и медленно, даже как будто осторожно, опустился на землю. Тогда Лоусон еще дважды нажал курок, и два выстрела вверх дополнили условный сигнал.

Это было все. Он убил зверя. И воззвал о помощи.

Через несколько минут боль стала брать верх над его напрягшейся волей. Но он все не отводил глаз от останков этого лесного патриарха, безжизненно простершегося перед ним.

Теперь он уже знал, что сказал последнее прощай своей молодости. Но не о своей молодости думал он сейчас. Глушь лесов североамериканского континента расплывалась перед его глазами как в тумане. Их прекрасная, целомудренная первозданность угасала и была обречена. Подлинные охотники на красного зверя уходили из этих мест или ушли из жизни. И он понял, что вернулся сюда не только для того, чтобы сказать себе правду о своей собственной жизни, но и, чтобы бросить любящий, прощальный взгляд на уходящую юность самого этого континента.

Он откинулся на спину и стал ждать. Может быть, он умрет здесь, рядом со старым быком. Но что бы с ним ни случилось — одно он знал твердо: в этой величественной пустыне, в самом сердце разграбленного континента, прозвучал последний его выстрел. Последний выстрел в его жизни — будь то в птицу, зверя или человека.