|
«Тот, кто падет в бою за свободу не умирает...» Христо Ботев.  Будучи в Болгарии в гостях у боевых друзей по испанской войне 1936 — 1939 годов, я осматривал находящийся в центре Софии, на Русском бульваре, Музей истории революционного движения. Естественно, дольше всего я задержался у витрин, показывающих участие болгарских добровольцев в интернациональных бригадах в Испании. Много хорошо знакомых, полузнакомых или совсем незнакомых загорелых лиц смотрело на меня с увеличенных фотокопий. Они были сделаны с портретов и выцветших снимков более чем двадцатилетней давности. Только одно веселое, мужественное лицо заставило меня задуматься. Я забыл имя, однако ясно помнил, что это один из советских добровольцев. Как он оказался среди членов болгарского землячества в Испании? Тревожимый воспоминаниями, я вышел в следующий зал. Здесь уже сорок первый год. Гитлеровские бронированные орды вторглись в Советский Союз. В огромной раме висит известное воззвание ЦК Болгарской рабочей партии от 22 июня. Первые шаги Сопротивления — и первые жертвы. Имена, фотографии погибших. И среди них большой портрет: бритая голова, блестящие смелые глаза в глубоких орбитах, крепко сжатый рот над квадратным подбородком... Опять он! Тот самый, кого я только что видел среди бойцов интербригад... И вдруг, будто выключатель повернули, мгновенно озарилось в памяти: Родионов! Ну, конечно, Родионов! Я встречал его под Мадридом. Он был советником при полковнике Эредиа. Внешний вид, фамилия и чистое русское произношение долго обманывали меня, я и не подозревал тогда, что он болгарин… Взволнованно смотрю на портрет. Точно таким, как здесь, но с четырьмя шпалами на петлицах я видел его за год перед второй мировой войной в Москве. Узнаю я портреты и других знакомых «испанских» болгар: комиссара Михайлова (Сыби Димитров), инженера Ташека (Иван Штерев). Подхожу ближе, читаю подписи. «Процесс восемнадцати»... Военно-полевой суд в Софии приговорил всех к смертной казни. Приговор приведен в исполнение 26 июня 1942 года. Наклонившись над соседней витриной, я с трудом разбираю набросанное карандашом предсмертное письмо Родионова, рассматриваю его личные вещи: поношенную скромную куртку, старенький бумажник, кепку... Родионов... Легендарная жизнь и мужественная смерть человека, подвиг которого принадлежит трем народам. Без малого двадцать лет верой и правдой он прослужил в Красной Армии, сражался в осажденном Мадриде и умер на родной болгарской земле за общую нашу свободу. Его настоящее имя было Цвятко Радойнов. Родился он в тихом селе, получил педагогическое образование, вернулся домой сельским учителем. Уча народ, он сам учился у народа. Не удивительно, что он становится коммунистом, а в двадцать семь лет — участником сентябрьского восстания 1923 года. После того как восстание в районе Бургаса было подавлено, он вместе с тринадцатью товарищами уходит за турецкую границу. В кемалистской Турции побежденных болгарских революционеров встретили сочувственно, они нашли кое-какую временную работу. Потом друзья собрали им денег на дорогу, и вот они в Одессе. В семье Радойновых мне показали ветхое украинское «посвiдчення», датированное 1925 годом и подтверждающее, что болгарский гражданин Радойнов действительно трудился в одной из земледельческих коммун. Позже, уже получивший советское гражданство, «Андрей Константинович Родионов» идет на службу в Красную Армию. Вскоре он был принят в Академию имени Фрунзе, на один курс с Ватутиным. Осенью 1936 года он добровольно едет в Испанию, где становится во главе соединения, обороняющего один из участков мадридского фронта. Особенно отличается он в боях на Эбро. А в августе 1941 года болгарский коммунист Цвятко Радойнов отправляется в царистскую Болгарию, против воли народа сделавшуюся союзницей гитлеровской Германии. Радойнову удается связаться с нелегальным партийным руководством, его назначают руководителем центральной военной комиссии при ЦК. Но в апреле 1942 года предатели помогают фашистской охранке напасть на след Радойнова, схватить его и еще семнадцать товарищей. В полицейских застенках притихшей Софии ведется поспешное следствие, затем суд выносит предрешенный приговор. За пять дней до смерти Радойнов успел написать и передать на волю два письма: одно на русском языке, адресованное дочери в СССР (нескоро оно дошло до нее), другое — на болгарском, брату и сестре. В первом он пишет: «Милая моя дочурка Инночка, я, наверное, не увижу больше тебя, не услышу твоего голоса, не поцелую тебя больше. А как хотелось бы хоть еще раз взглянуть на тебя! Здесь, на своей родной земле, в Болгарии, я попал в плен, как красноармеец, и враг не выпустит меня, не простит потому, что я боролся за свободу своего народа, за его независимость, за мир. Я чувствую, что настал мой последний час, и могу сказать тебе, что твой папочка умер с честью, а ты можешь гордиться тем, что моя дочь. Как хотелось бы увидеть конец войны и радость народов после победы нашей славной Красной Армии. Но я умру спокойно, потому что верю в победу, верю, что настанут еще хорошие времена для человечества. Вспомни тога своего папочку, который так любил тебя. Со слезами на глазах и болью в сердце я вспоминаю нашего Спартака Он ушел рано от нас. Пойди на его могилку и положи цветочек от меня. Утешай свою мать умело, как делала это и раньше, и поцелуй ее вместо меня. Будь всегда примерной гражданкой великой Советской страны. 21. VI. 1942 год. София. Ваш Цв.». Письмо к брату и сестре торопливее, многие слова написаны: сокращенно. Вот его русский перевод: «Дорогие брат и сестра! Прошло двадцать лет paзлуки, пока мне удалось завернуть в родное село, но я не смог повидаться| с вами... Я прожил бурную жизнь, и был счастлив потому, что передо мною всегда стояла благородная цель — отдать свои скромные силы на благо народа. Я отхожу спокойно, так как верю, что близко очень близко осуществление моей цели. Я мечтал, что тогда я повидаю моих односельчан и разделю общую радость. Передайте же поклон от меня всем, всем в счастливый день. Уверен, что вы сделаете все, чтобы жизнь стала прекрасной, и никогда больше не позволите вернуться прошлому с его войнами, несчастиями, страданиями и несправедливостью. 21. VI—-942. Ваш брат Ц.». Наступил день казни. Радойнова соединили с другими товарищами. Те из них, кто был постарше участвовали в сентябрьском антифашистском восстании без малого двадцать лет тому назад; почти все они воевали с фашистами в Испании. Внешне они были похожи на побежденных: одежда их была поношенна и помята, лица истощены и небриты, голоса, должно быть, звучали хрипло. Но идя навстречу смерти, стоя плечом к плечу против наведенных на них полицейских винтовок, они громко запели старинную победоносную песню на слова великого своего предка, павшего в героической борьбе с турецкими поработителями его страны. Они пели о том, что павший в бою за свободу не умирает, что земля и небо тужат о нем и поэты слагают стихи... Вечер настанет, месяц заблещет, Звезды с небес сиянье прольют, Ветер подует, лес затрепещет, Песнь гайдуков Балканы поют… А в тот час, когда загремели выстрелы и пал Радойнов, новые гайдуки, коммунисты и комсомольцы, уже поднимались с оружием в зеленые чащи Балкан, запевая песни на слова той же баллады Христо Ботева. которая начинается строкой: «Жив он, жив!» Алексей Э Й С Н Е Р Журнал "Огонек", №9, 1959
Просмотров: 2056
Дата: Вторник, 30 Октября 2012
Комментарии к статье:
Добавить комментарий:
|
